– Вот и всё, Поттер. Видите, вы даже ничего не взорвали, – снисходительно комментирует он, убирая руку, а я прикипаю взглядом к его изящной кисти, и мне нечем дышать. – Идите. Надеюсь, теперь вам хватит материала и опыта для того, чтобы превратить написанный вами бред в достойную работу.
И только когда я замираю перед дверью, я вдруг вспоминаю о вопросе, который хотел ему задать.
– Сэр? – выходит робко и глупо, будто я – нашкодивший первокурсник. Видимо, Снейпу приходит на ум та же мысль, потому что он насмешливо заламывает бровь и смотрит на меня со снисходительным весельем.
– Что вам, Поттер? Забыли, в какую сторону открывается дверь? – вежливо интересуется он. Я глажу кончиками пальцев дверную ручку, а потом всё же решаюсь:
– Почему вы решили заниматься со мной?
Он молчит. Мне даже начинает казаться, что он попросту не услышал вопроса, так внимательно он вглядывается в свои бумаги, но Снейп всё же отвечает – с видимой неохотой:
– Причины моих действий не должны беспокоить вас, Поттер, пока действия эти несут в себе благо для вас.
Мне хочется сказать, что уж кто-кто, а он до этого точно не стремился мне помогать, но волна магии лёгким дуновением ветерка отворяет дверь, и мне ничего не остаётся, кроме как послушаться этого молчаливого приказа оставить его в одиночестве.
За эту работу я получаю оценку П, и Слизнорт добрые двадцать минут распинается о том, что мне достался талант матери. Зелье я дарю кому-то из гриффиндорцев – мальчишкам, похожим на братьев Уизли. Они точно используют этот подарок много эффективнее, чем когда-либо мог я.
Моя первая неделя в Хогвартсе подходит к концу. Но, странное дело, я всё ещё чувствую себя здесь лишним, словно битва разделила меня и тех, кто не видел её.
Я делюсь этими мыслями с Невиллом и Луной, пока мы греемся на ленивом сентябрьском солнце. Они понимают, хотя, разумеется, этого не говорят – но мне достаточно видеть их глаза, у восемнадцатилетних подростков не должно быть таких взрослых взглядов: взглядов тех, кто измучен жизнью. Невилл сжимает пальцы Луны, будто боится, что она исчезнет, а моя безумная подруга что-то задумчиво мурлычет себе под нос, прижимаясь щекой к его плечу. И я поневоле ощущаю себя третьим лишним, каким ощущал, когда Рон вот так же обнимал Гермиону.
– Тебе нужно кого-то найти, Гарри, – вдруг говорит Невилл, и я вздрагиваю, приходя в себя; смотрю на него со скепсисом и удивлением. Кого-то найти… У меня была Джинни, друг. Это не помогает – по крайней мере, не мне.
– Не нужно, – вдруг мелодично произносит Луна, открывая огромные глаза, подёрнутые дымкой мечтательности, и её взгляд поражает меня нежданной проницательностью. Луна улыбается, но выходит как-то загадочно, будто она знает то, чего не знаю я. Мне в очередной раз приходит на ум, что в её роду, должно быть, были предсказатели или кто-то вроде – слишком глубокое, неподвластное мне, Невиллу и всему Хогвартсу знание прячется в её взгляде. Она подмигивает мне, тут же становясь привычной Луной Лавгуд, девочкой, верящей в мозгошмыгов и нарглов, и говорит:
– Он уже нашёл. Правда, Гарри? Ему осталось только принять это.
И я не знаю, говорит она обо мне или о…
Одёргиваю себя почти испуганно, как богохульствующий верующий, и поспешно меняю тему. Луна охотно поддерживает разговор о преподавателях, но с губ её не сходит та же потусторонняя улыбка, и я вздыхаю с облегчением, когда рядом с нами садится Джинни и взгляд Луны переключается на неё.
Мы сидим так, вчетвером, под раскидистым деревом у озера долго – уходим лишь тогда, когда профессор МакГонагалл окликает нас и, чопорно поджимая губы, сообщает, что через полчаса отбой. Джинни ойкает, вскакивает на ноги, отряхивая мантию от сухих листьев, и уносится первой – должно быть, бежит к Дину. Невилл и Луна уходят следом; друг поворачивается, смотрит на меня чуть удивлённо, спрашивает:
– А ты, Гарри? Не идёшь?
– Я чуть позже, – машу им рукой и виновато улыбаюсь в ответ на внимательный взгляд МакГонагалл. К счастью, она не читает мне нотаций – кивает чему-то своему и уходит. А я сижу в одиночестве, подтянув к груди колени, смотрю на озеро, и долгожданная тишина ласкает мне уши. Уже после, когда я возвращаюсь в замок, я замечаю одинокую фигуру, бредущую к воротам. И едва заметно усмехаюсь, когда блёклый свет фонаря выхватывает платиновые пряди. Похоже, у нас с Малфоем больше общего, чем можно было представить. Поравнявшись с ним, я киваю в знак приветствия, и он кивает в ответ. Мы не говорим друг другу ни слова, будто боясь разрушить драгоценное молчание. Но на прощание – впервые – пожимаем руки, и ладонь Драко в моей оказывается прохладной и сухой, а его рукопожатие – неожиданно крепким.
Когда я поднимаюсь в спальню, все уже спят: и Невилл, и Дин, и какой-то мальчишка, занявший место Рона. Тем лучше. Переодеваюсь, ложусь в постель, задёргиваю полог и долго шепчу одними губами, не доставая из мантии палочку, заклинания. Если я и кричу этой ночью, никто не просыпается и не идёт будить меня.
А утром, на завтраке, сидя рядом с Невиллом и Джинни и намазывая джем на тост, я краем уха улавливаю тихий разговор двух третьекурсниц. Они обсуждают Снейпа (естественно, те, кто застал его во времена преподавания зелий, недолюбливают новоиспечённого директора). Совершенно случайно выхватываю несколько фраз из диалога.
– Говорят, что его уберегли от обвинения и заточения в Азкабане только показания Гарри Поттера, – шепчет одна, и мне хочется спрятаться под мантией-невидимкой, только бы они не кидали на меня изредка короткие взгляды. – Ты же заметила, что он всегда ходит в одежде с длинным рукавом? Папа говорит, что…
– Гарри! – меня отвлекает Невилл, толкает в бок, склоняется ближе. У моего друга на скулах – некрасивые яркие пятна румянца, он явно смущён, но всё равно говорит твёрдо:
– Что ты написал в работе по Истории Магии? Как ни стараюсь, никак не могу расписать на два фута… буквально несколько дюймов осталось. Можно посмотреть твою?
– А, да, конечно, – и я отдаю ему свиток, а потом закрываю глаза. Неожиданное решение возникает в голове спонтанно, но оно – я чувствую – правильно. Я должен был сделать это ещё давно… лучше поздно, чем никогда, верно? После завтрака я жду у дверей, натянуто улыбаясь кидающим на меня удивлённые взгляды студентам. Снейп покидает Большой Зал последним. Я коротко дотрагиваюсь до его запястья, тут же отдёргивая пальцы, он смотрит на меня удивлённо:
– Вы что-то хотели, мистер Поттер?
– Могу я сегодня зайти к вам, сэр? – голос почти не дрожит. – Мне нужно с вами поговорить.
Он оглядывает коридор, как будто мы обсуждаем что-то запрещённое или секретное, пытливо смотрит на меня. Не знаю, что он находит в моём лице, но Снейп отрывисто кивает и произносит:
– Я освобожусь только к девяти. Если такое время устроит вас, мистер Поттер…
– Устроит! – восклицаю с таким жаром, что он насмешливо вскидывает бровь – фирменный жест, который я… чёрт. – Тогда я приду в девять, сэр!
– Не опаздывайте, – коротко отвечает он и уходит. Я привычно смотрю ему, высокому и очень худому, вслед, и странная радость, пришедшая не к месту и не ко времени, греет мои рёбра.
Без пяти минут девять я стою у двери кабинета директора, теперь находящегося в подземельях, и моё глупое сердце колотится где-то в горле, как будто это великий подвиг и великая смелость – постучать в дверь. Пальцы, когда я сжимаю их в кулак, немного дрожат, карман брюк оттягивает полузабытый подарок, который теперь нужно вернуть владельцу. Я дожидаюсь тихого «Войдите», и дверь едва слышно скрипит, закрываясь за мной. Здесь царит полумрак, на столе – куча бумаг, не разобрать с такого расстояния ничего, одно видно: его размашистая подпись. Снейп движением руки приглашает меня опуститься на стул и, когда я делаю это, осведомляется:
– Итак, о чём вы хотели поговорить со мной, мистер Поттер?
Я непослушными пальцами выуживаю из кармана брюк крохотный флакон. За прозрачным стеклом – маленькая белая буря завихрений, будто кто-то запер в хрустальной оболочке дым, и теперь дыму не терпится выбраться наружу. Там, в углу, загадочно мерцает знакомый мне думосбор, и я тихо говорю, протягивая флакон Снейпу: