Если ночь коротка,
Если до темна,
Если трудно в пути,
Спой мне несколько строк.
Песни тех дорог,
Что любили мы,
Пусть тот мотив
Напомнит мне
Слова твои.
Возвращайся домой
После дальних дорог,
После долгих тревог,
На последнем дыханье.
Возвращайся домой
После трудного дня,
Через годы разлук,
На последнем дыханье
Домой.
Smash – «Возвращайся домой».
Ты встаёшь по привычке – рано утром. Ещё даже не рассвело, но это давно не напрягает.
По той же привычке идёшь в ванную, придирчиво осматривая своё отражение в зеркале. И как? Как, спрашивается, Он мог влюбиться в такое? Да что там влюбиться, просто обратить внимание, не пройти мимо.
Рыжий. Он взял с тебя обещание, что ты не будешь краситься или стричься без Его разрешения. Ещё бы, возразишь Ему, когда Он так мягко и нежно вплетает пальцы в кудрявые вихри и осторожно массирует кожу головы.
Мелкий. Ты никогда не был высокого роста, что служило поводом для добрых и не очень насмешек со стороны окружающих. Он тоже беззастенчиво этим пользовался, прижимая к себе, как мягкую игрушку. А ты только ворчал, что у некоторых личностей либо инстинкт собственника, либо комплекс Лолиты.
Нескладный. Почти подросток, у которого ни бицепсов, ни пресса. Худой, можно сказать, тощий – кожа да кости. Выпирают даже рёбра и позвонки на спине. Дистрофик. Но Он говорил, что тебе это идёт, и Ему повезло с таким сокровищем.
Бред, ты в это совсем не веришь… Ну, разве что чуть-чуть, ведь так хочется.
Синие глаза. Нет, совершенно не такие, какие описывают во всяких романах типа: «Бескрайне-синие» или «Глубокие, как бушующий океан». Они простые, тёмно-синие, самые что ни на есть обычные, не такие, как Его – озорного, нежно-оливкового цвета.
Скучный. Да, именно так – скучный и неинтересный. Ботаник. «Заучка», как любят говорить твои однокурсники. Ты не ходишь на их вечеринки в популярные клубы, не кадришь девчонок за каждым углом, не интересуешься новой музыкой и частной жизнью кинозвёзд. Тебе такое не интересно. Зачем всё это, если можно посидеть в тёплом, согревающем не хуже любого пледа, молчании. Для любви не нужны слова.
Поджимаешь губы, недовольно оглядывая собственное худощавое лицо. Вряд ли кого-то красят тёмные круги под глазами, но заснуть никак не получается. А часы до и после полуночи лучше потратить на учёбу, чем на бессмысленные метания и в который раз перечитывание Его писем.
Письма… Наверно, они единственное, за что ты держишься, как за спасательный круг, не дающий утонуть в холодном человеческом море. Ты не педант, но они аккуратной, чуть отёртой от постоянных касаний стопкой лежат на верхней полке в шкафу. Там же, где Его остальные вещи: майки, джинсы, нижнее бельё. Всё пропахшее Им настолько сильно, что даже до сих пор сохраняет практически неуловимый знакомый запах.
Он не может писать слишком часто, но честно признался тебе, что старается уделять этому как можно больше времени.
Такой спокойный, улыбчивый, добрый, в отличие от тебя – нервного, ворчливого, словно старик, социопата. Он совсем взрослый и понимающий, в то время как ты остаёшься прежним закомплексованным мальчишкой.
И Он действительно изменился – это чувствуется из писем.
Как же хочется туда – к Нему, но твой выбор давно сделан, ты бы не выдержал того напряжения, темпа, с которым Он справляется играючи.
Оставшиеся до подъёма часы тоже можно потратить с пользой…
У вас одна кровать – с тех пор, как Ему досталась эта квартира от покойной тётки. Твои родители давно умерли, а брат, взявший опекунство, совсем не против. Его же родители… они такие же, как Он – добрые и понимающие.
Вы с Ним работали почти два месяца, чтоб накопить на эту кровать, но август пролетел с удовольствием и тихими, едва слышными через открытую форточку стонами, на которые почти не обращали внимания соседи.
Сейчас эта кровать принадлежит только тебе. Принадлежит для того, чтоб воскрешать жаркие ночные видения, чувственные прикосновения, проникновения, ласки. Они заглушают жажду – ту необходимость видеть Его, заглянуть в Его честные открытые глаза и понять, что ты до сих пор нужен. И эта жажда усиливается с каждым днём, будто зависимость от какого-то наркотика.
Словно ниточка судьбы, ранее бывшая толстым прочным канатом, с каждым мгновением становится всё тоньше. Ты тонкими исхудавшими пальцами цепляешься за неё, умоляя не рваться, но с ужасом понимаешь: ещё немного – и она оборвётся, оставляя после себя глубокую рану.
Сомнения калёным железом жгут исстрадавшуюся расстоянием душу.
Сколько же часов ты спал в прошлую ночь?
Когда получал последнее редкое письмо?
Откидываешься на постель, запрокидывая голову. Нужно только закрыть глаза…
Что же ты вспомнишь сегодня? Тот момент, когда ты свалился с велосипеда, ободрав коленку, а Он столько времени под твои тихие, шипящие ругательства ласкал её, одним своим видом доводя до блаженных судорог? Или последнюю ночь, заставляющую дрожать от смеси страсти и нежности. Вы с Ним никогда не думали о смене ролей. Вернее, Он предлагал, но ты сварливо отказывался, фыркая от Его «глупости», хотя на самом деле боялся причинить Ему боль.
Нет, пожалуй, это вспоминать не стоит, сегодня сгодится только Его образ. Склонившееся, волнующее, смотрящее с непреодолимым желанием лицо. Родное. Любимое.
Кажется, только ты позовёшь – и Он откликнется, привычно усмехнётся, потреплет по непослушным огненным кудрям.
Но это только фантазии, больное воображение, не имеющее ничего общего с реальностью.
Разве может человек, находящийся за сотни километров, услышать зовущий его по имени голос? Даже если в тоне то и дело слышатся отчаянные нотки.
- Даня…
Не стоном, не вскриком, а полушепотом, когда твоя холодная рука касается вставшей от одного упоминания плоти. Почти всхлип, почти мольба о помощи.
- Где же ты?.. – срывается с губ.
И ты тут же ругаешь себя за слабохарактерность. Сам же, уперев руки в бока, храбро заявлял, что два года – это пустяк. Мелочь, по сравнению с тем, сколько лет они потом проведут вместе.
А чувствует ли Он то же самое?
Рука сжимается чуть крепче, поглаживая головку чувствительного органа.
Когда-то это было дико, сейчас – привычно. Главное, не открывать глаза.
Бесстыдно разведя ноги в стороны, представляешь Его.
Ты не любишь спать в пижаме, только в трусах, которые почти не мешают. Движения шероховатой ткани о кожу заводят ещё больше.
Выталкиваешь воспоминания отрывками, огрызками, сказочными элементами. Это нереально и правдиво одновременно.
Вот Он, сам проводит пальцам вверх-вниз, заставляя просить, умолять, хныкать, только бы это не заканчивалось. Совершенно безумно, лихорадочно шептать: «Даня, Даня, пожалуйста…», сам не зная, чего именно просишь.
Для тебя близость, как слабость, а слабым ты можешь быть только с Ним.
И ещё один фрагмент.
Полностью заглатывает плоть, двигаясь то резко и ритмично, то тягуче-сладко, смотря, как выгибается твоё тело. И потом, после быстрых толчков до самой глотки, проглатывал всё до капли, тут же возвращая вкус собственной спермы через поцелуй.
Он брал без остатка. Неутомимо ласкал, ожидая, пока снова наступит эрекция, покрывая кожу поцелуями, оставляя то лёгкие следы, то собственнические отметины. И когда ты уже ничего не соображал, врывался в распалённое тело, с хриплым выдохом овладевая душой.
Да, только Он в такие моменты мог достать до твоей заржавевшей души.
Рука двигается быстрее, а другая еле слышно скользит по груди. Твоё тело прогибается, дрожа, а руку и живот орошает вязкая жидкость.
Кадр стоп. Пора открывать глаза.
Отдышавшись, всё-таки плетёшься в душ, меняя нижнее бельё. Возвратившись, падаешь на кровать, забываясь беспокойным сном.
«Мне так плохо без тебя…»
Не хочешь упускать тонкую нить, хотя пальцы стёрты до крови, а она вот-вот разорвётся.