- Возвращайся…
*
Просыпаешься, чувствуя, что что-то не так. Приподнявшись, смотришь на часы.
Сколько же сейчас времени?
Когда до сонного сознания доходит «сколько», тебя, словно пружиной, подбрасывает на постели.
Господи, кажется, на первую пару ты безбожно опоздал.
Быстро одеваешься, невольно задумываясь, что сейчас действительно похож на солдата. На Него.
Когда последний носок натянут, а кроссовок обут, можно выходить. Поймать автобус и, показав студенческий, доехать до нужного места. Там незаметно зайти в аудиторию, послать лектору полную раскаяния улыбку и отсидеть все пары. Уехать домой.
Всё действительно «как обычно». Скучная рутина, в ожидании чуда замедлившая свой ход.
Без Его присутствия мир кажется таким серым.
Когда ты ждёшь Его, время тянется мучительно медленно: сначала считаешь часы, потом дни, недели, месяцы, так боясь переходить на отметку «года». А произнести «Ты вернулся» хочется настолько, что болезненно сжимается всё нутро.
Ты живёшь иллюзиями, воспоминаниями, надеждой, что Он живой, целый и невредимый тоже где-то там думает о тебе. И Его глаза так же загораются тоской. Если бы…
Уезжая к себе на автобусе, ты заткнул уши наушниками, на полную врубив плеер.
Он должен был вернуться. Обещал – скоро, не называя даты. Но «скоро» – это когда? Через три года, вместо положенных двух?
Рассеянно смотришь в окно, про себя отмечая остановки. Ещё одна – твоя после неё.
А что потом? Наверно, нужно приготовить поесть. В меню, как обычно, яичница. Нет, ты умеешь готовить, но делаешь это для кого-то. Есть в одиночестве подобно пытке.
Когда же это стало таким важным?
Может, ещё тогда, когда в твой десятый класс перевели новых учеников?
Окна твоей квартиры зашторены. Вспоминаешь, что вроде бы их открывал… А может и нет, кто его знает.
Поднимаешься по ступенькам, устало перекинув сумку через плечо. Для наглядности осталось только вывалить язык и громко задышать – так неохота подниматься на четвёртый этаж.
Но ты всё же осиливаешь эту задачу, ключом открывая дверь.
Захлопываешь её за собой и разуваешься.
Из кухни слышится живой, дурманящий обоняние запах свежего супа. Наверно, Виталя и Миля приходили – брат с его женой любят побаловать тебя вкусностями.
На кухне никого нет, даже записки, мол: «Не дождались, извини. Это тебе», только кастрюля на плите, что немного настораживает.
Со вздохом проходишь обратно в коридор и, как в замедленной съёмке, поворачиваешь голову.
Не может быть, невозможно, нереально. Сознание совершенно отрицает подобное.
Это Он. Развалившись на вашей кровати, спит в домашнем халате – не своём, между прочим, а твоём, как будто так и надо.
Но главное – живой. Напрягает разве что повязка на левом глазу – наверно, какая-то рана, но это ничего.
Кадр стоп.
Моргаешь, заодно украдкой, даже для самого себя, стряхивая с глаз непрошеную влагу. Такая зануда, как ты, не способна на слёзы. Да и не слёзы это, так, что-то в глаз попало…
Кадр стоп, да? А Он всё равно не исчезает. Ключи, наверно, взял у Витали, может, даже вместе с супом – и Его бы не волновало, что тащить кастрюлю надо через весь город. Ты-то в этом не сомневаешься.
На дрожащих, ватных ногах подходишь ближе. Но тихо, так, чтоб не услышал, чтоб не потревожить чужой сон.
Его руки стали грубее – определённо от постоянного ношения оружия и грязной, тяжелой работы. По этим рукам можно сказать многое, но сейчас не хочется говорить – лучше прикоснуться, пропустив через тело заряд внутренней дрожи. Сплести пальцы, почувствовать, что они не иллюзия, не мираж умирающего от жажды в пустыне, не бред безумца, которого давно пора упечь в комнату с белыми стенами.
Ты почти задыхаешься от нахлынувшей нежности.
А вот Его лицо совершенно спокойно. Ни единой ненужной морщинки или беспокойной складки. Глаза не зажмурены, губы не сжаты, брови двумя идеальными дугами виднеются из-под тёмно-каштановых волос.
Он любил свои волосы не меньше, чем твои, и, наверно, долго сожалел о том, что после призыва их пришлось сбрить. Для Него это что-то вроде фетиша.
Мешает лишь лёгкая небритость и едва заметный тонкий шрам на щеке. Но, если подумать, Ему даже идёт. Так хочется самому, пальцами, губами, прикоснуться к этой боевой отметине, что захватывает дух.
А ещё подкашиваются колени.
Он так изменился, но по-прежнему «свой». Сердце всё так же волнительно бьётся, стоит бросить на Него мимолётный взгляд, а сейчас и вовсе загнанным зверем стучит внутри.
Только Он может быть причиной всех твоих душевных проблем.
И вдруг, сомнение – а нужен ли ты Ему? Он ведь невероятно красивый. Великолепный, по-своему совершенный. Сильный. Добрый. Лучший.
А кто ты?
Так, мелкое недоразумение, ещё одна ступенька вверх. Может, Он забыл тебя и пришел для того, чтобы попросить съехать?
Нет, только не это. Ты с ужасом понимаешь, что если Он выгонит тебя, то, сломив проклятую гордость, ты на коленях у Его ног будешь умолять дать тебе второй шанс, подарить хоть частичку себя, чтобы выжить, не растеряв осколки разбитой вдребезги души.
Два года взяли своё, и сомнения заново пожирают сознание.
Только бы.
А Он лениво, расслабленно открывает неповреждённый глаз. С шальным, ставшим за это время ещё более завораживающим блеском. Шепчет:
- Сашка.
И в голосе столько нерастраченной нежности, что тебя пробирает.
Ослабевшие ноги не держат, и с тихим вскриком ты падаешь на пол. Секунда – Он возле тебя, на коленях, крепко стискивает в объятиях. И не нужно больше слов, все и так понятно.
Скучал? Да.
Я ждал. Верю.
Любишь? Конечно.
Не могу без тебя. Знаю.
Он вернулся, и теперь у вас всё просто обязано быть хорошо.
Так трудно жить на расстоянии воспоминаний…
Июль 2012