И если бы мне не подавали еду из общего котла, я бы точно предположила, что кто-то может туда и плюнуть, если не хуже. А так — всегда общий очаг, вокруг которого мы устраивались на ночь, не раскидывая шатров и не сворачивая к городкам. Еда, что готовилась для короля, королевы и ярлов. Общее молчание, всегда возникавшее как только я присоединялась.
Одиночество среди людей.
Пустота внутри, которая пока ничем не могла быть заполнена…
Я и правда чувствовала себя опустошенной всеми предыдущими событиями. Так долго сначала шла к признанию собственным отцом, затем — более коротким путем — к возможной победе над угрозой.
А сейчас? Куда мне идти? К тому, чтобы стать самой нелюбимой кюной Севера?
И даже это можно было принять, если дать мне немного времени, чтобы собраться с мыслями, привыкнуть и восстановить вокруг себя крепостную стену, почти разрушенную тем, что случилось.
И у меня получалось бы лучше, если бы вода, залившаяся в трещины, не превращалась в лед и не крошила казалось бы твердый камень.
Что за связь нам подарили боги? Или я придумала её? Или же… те, кто дал обеты, пусть и ненавидя саму в них необходимость, всегда связаны вот так… незримой нитью?
Меня порой сводил с ума стук его сердца, который я чувствовала, как свой.
Темные, вороньи сны, которых у меня не было никогда.
Боль в боку, которая не могла принадлежать мне.
И не с кем посоветоваться, не у кого спросить… хотя бы даже потому, что король Севера и любой из его окружения с радостью объявил бы меня сумасшедшей. Чем не повод снова запереть в клетку?
Я и правда чувствовала себя порой сумасшедшей.
Вдох, взмах, трепет… Почему я чувствую тебя, Эгиль-Ворон? И когда прервет свой полет черная птица, в которую ты, верно, превращаешься по ночам? Иначе откуда бы я видела столь странные сны…
— При-ибыли… — кричит кто-то в начале вереницы, и мы заводим лошадей на довольно обширную пустошь.
Здесь не все войско.
Две сотни по приказу Ворона бросилась вперед еще когда мы пили на свадебном пиру. Расчищать путь по необходимости — в дальновидности ему не откажешь, на части уже завоеванных земель кто-то начал роптать, а сюрпризов ледяной король не терпел.
Большинство остались далеко позади нас.
Для устрашения остались, для соблюдения договоренностей, для того, чтобы сжечь своих мертвых. Да и не были они столь подвижны, как ярлы и их приближенные воины. Стада домашних животных и обозы с провизией на долгую зиму, с награбленным добром, с купленными и полученными в качестве дани шкурами и оружием, с рабами и ранеными пойдут следом, медленно, и доберутся, вероятно, когда уже даже долины покроет снег. И все это требовало охраны и тщательного слежения.
Нас же было около сотни.
И постепенно я начала каждого узнавать в лица, а некоторых уже и по именам, и по характерам. И с каждым таким узнаванием, с каждым днем понимала — сложно мне их ненавидеть. Истинные дети своих богов и Севера, сковавшие сердца льдом, они были были жестоки, но храбры, беспощадны, но верны друг другу. И действовали в едином порыве, как в любви к своему господину, так и в ненависти к своей госпоже.
Сложно ненавидеть тех, кого ты начинал чувствовать.
Впрочем… звание их госпожи мне еще завоевать надо было. Чтобы не по обету, а по нутру. Вот только надо ли мне это? Я не планировала подобного стечения обстоятельств… только если хочу стать полноправной королевой Севера, придется принять на себя и другие обязательства. Делить постель со своим врагом и рожать ему детей.
Станет ли это моим и их спасением? Не уверена. Уж лучше продержаться год и попытаться уехать прочь. Даже при мысли о постели с Вороном горло сдавливало спазмом невнятной злости. Я все еще помнила его слова. «Никогда тебе не стать хозяйкой моего сердца и моего тела…» И даром не нужен он мне! И ему не стать моим хозяином.
Лагерь стал спиралью.
В центре — большой костер и ярлы, мое место там же было. Дальше — лошади, поклажа, цепочка защитников. И дальний виток из сопровождающих воинов и совсем небольших очагов.
Я едва сдержала стон, когда слезла с лошади.
За этот месяц я провела верхом больше, чем за всю предыдущую жизнь, и вкупе с бессонными ночами, когда я вслушивалась в темноту, боясь и заснуть, и не проснуться, это дало свой плачевный результат.
Тело болело и покрылось синяками, а усталость порой накрывала с головой. Но я терпела и не показывала никому. Нельзя показать слабость своему врагу — тот обязательно воспользуется.
Я аккуратно присела на брошеную на сырую землю шкуру и ненадолго прикрыла глаза, стараясь не провалиться тут же в сон. Сначала — поесть.
Может эта ночь пройдет спокойно? И отголоски замораживающих чувств чужого не моего короля не будут покрывать мурашками спину?
Но я ошиблась… Спокойной ночи нам не досталось.
Потому как стоило расположиться на ночлег и замереть в предвкушении булькающего в котелках варева, раздался громкий вопль, известный каждому воину:
— В щиты!
ГЛАВА 19
Я видела схватки… но я никогда не оказывалась внутри боевых жерновов.
Когда тебя не толкают за спину и не стоишь ты в стороне, это в тебя летятстрелы из мрака — почти наугад находящие живые цели. Когда лязг орудий так близок, что отдается в ушах, а сам ты оскальзываешься на чужой плоти.
Меня защищали… но не слишком увлеченно.
Густые сумерки покрыли пока только лес, и давали возможности нападающим увидеть каждое наше действие — тогда как мы почти ничего не могли рассмотреть в тенях. Но это длилось не долго. Нет, не воронье прозрело — все больше и больше воинов выбегали из леса и вгрызались в самую гущу, разя ножами и топорами направо и налево, прорываясь в самый центр лагеря.
Там где была я — но не за мной. Растерянной в своей беспомощности — у меня-то не было ни оружия, ни щита. И я могла лишь надеяться, что меня прикроют и за меня отомстят…
Ну да, за чуждую им королеву — что за надежды?
Меня толкнули в плечо, крикнули что-то, но я и сама поняла — пригнулась. Спряталась сначала за одну спину, потом за другую. Кто-то упал, окрашенный красным, пронеслась лошадь, вторая — боги, как их потом искать? — и рядом уже сцепились в схватке двое — чужой и… новый чужой. Все происходило так быстро, так громко, что страха не было — только суетливое непонимание, что мне делать. Ведь у меня и вовсе не было никаких обязанностей и стратегии в бою, я кюна… но я ни Хель не знала, как поступают кюны в таких случаях.
А вот как поступлю я?
Меня снова спрятали за щиты, прорычав что-то на ухо, но я больше не медлила — выхватила из ослабевших пальцев рухнувшего рядом со мной мужчины нож, разрезала перевязь, удерживающую его лук и стрелы и, стараясь не сильно распрямляться, выпустила свою первую смерть.
И следом — еще одну.
Целилась быстро, но тщательно. Не раздумывая, когда спускать тетиву, но не рискуя, если не была уверена, что стрела попадет именно в противника. Да, мне не нравились те, кто окружал меня, но я добровольно отдалась Северу и сейчас защищала не столько воронье или себя, сколько наш с Ледяным королем уговор.
И вдруг увидела его так близко и так… удачно для выстрела, что на мгновение потеряла устойчивость.
Облизала пересохшие губы.
Какой соблазн… закончить то, что не смогло проклятье. Быть может он и был слишком быстр, слишком хорошо защищен, что никто не мог оставить его лежать мертвым на поле боя, но ведь… он никогда и не получал удара со стороны своих.
В спину…
Охнула.
Фрейя, прости! Прости за то, что у меня появились эти жуткие мысли…
Со стороны — краткая лишь заминка, и вот я уже чуть смещаю стрелу и бью не по Ворону, а по его врагу.
Внутри меня за это время проносится целая жизнь.
Нет, не могу… пусть и враг, но не смогу напасть сзади. Пусть и нежеланный муж, но не стану нарушать клятву.
Я опускаю лук, пригибаюсь, снова уходя в укрытие… и вздрагиваю, поймав ненавидящий взгляд ярла Клеппа. Понял что-то? Глупости. Сейчас каждый борется за свою жизнь.