Отсюда первый вывод: ты достоин высшего почёта как единственный спаситель мятежников. Принимай знаки почёта без благодарности, как должное, а не наградное. Как назвал тебя этот психоватый верзила? „Господин Конрад“, — так он сказал. Поставить нахала на место! Ты не какой-то их неудачный божок Марк Фигерой, трусливо бежавший от правительственного дракона Фердинанда Шурудана, — пусть до всех дойдёт величие твоих дел».
Так говорил — горячо и убедительно — Внутренний Голос, и Конрад Подольски понимал, что и на этот раз, как и всегда, должен вести себя по советам своего верного друга и руководителя. Но в какие конкретные поступки воплотить своё твёрдое решение взойти на вершину величия?.. «Оставь это на ход обстоятельств», — мудро посоветовал Внутренний Голос.
Ход обстоятельств немедленно указал решение.
— Представлять вас городским сановникам буду я, — сказал летающий монах. — Как бы вы повелели именоваться? Марка Фигероя мы называли просто вождём, иногда более скромно — великим Фигероем, иногда и фюрером — в честь его древнего земного предшественника, некоего Гитлера. Но ваши заслуги, несомненно, выше и глубже, я бы даже осмелился выразиться, они более пылающие. Вы не находите, что формула «пылающая заслуга» единственно точная?.. Может быть, государь или император?
— Я человек скромный, и эти выспренние наименования — вождь, великий фюрер, император — не по душе мне, — спокойно ответил Конрад. — Вы просите, чтобы я повелел… назвал вам свой чин и ранг? Вот так и зовите меня — Повелителем. И даже без господина. Не господин Повелитель, а просто Повелитель. Скромно и значительно, не так ли?
— Удивительно скромно, необыкновенно значительно! — восторженно высказался Антон Пустероде. — Я бесконечно горд, Повелитель, что моя просьба повелевать нам… что она воодушевила вас возложить на себя сан Повелителя. Повелитель, Повелитель!.. Какое сладостное слово, как радостно произносить его! Сколь почётно будет выполнить повеление Повелителя!
Отряд мятежников двигался с прежней медлительностью, и тусклая Москита уже успела закатиться, когда показалась ратуша — трехэтажное здание на десять окон в каждом этаже. Ратуша мощно возвышалась над одно— и двухэтажными зданиями великого города — Анатра протянулась в длину почти на километр и захватывала больше полукилометра в ширину; все остальные города планеты, вместе собранные, не могли бы сравниться величиной со столицей. Конрад ещё в детстве дважды побывал в Анатре, и с той поры в душе его застыло восхищение её красотой и богатством. И сейчас он многое бы дал, чтобы безмятежно пошляться по улицам, любуясь изысканностью таверн, роскошью вертепов, удобствами ночных берлог — он как-то переночевал с отцом в одной такой ночлежке. И во рту у него надолго остался восхитительный вкус проданного им на последний отцовский медяк варева, которое отец уважительно назвал гороховой баландой. Но Конрад сегодня не мог дать волю душе. И хоть при воспоминании о гороховой баланде непроизвольно облизнулся, он никому не позволил подозревать, какие плотские вожделения им овладевают. Ибо он теперь был не праздным зевакой, позвякивающим в кармане двумя-тремя монетками, а Повелителем — и вёл себя соответственно сану.
У входа в ратушу его встретили отцы города — три величавых седобородых старика. Отряд мятежников остался на улице, а Конрад прошествовал с отцами города внутрь.