Мокрое пятно, начавшее расползаться по блузке, привело меня в себя.
— Сейчас, погоди, — я кинула тряпку в угол и побежала в кладовку.
Инструменты у нас были, и я даже сама могла сделать кое-что по мелочам: прикрутить дверцу шкафа, прибить полочку, починить ножку стула. Когда речь заходила о чём-то большем, мы обычно просили соседей — в то время, когда тут ещё жили нормальные люди.
Я приволокла тяжёлый ящик с инструментами. Снова смутилась, когда встала перед Линденом навытяжку, словно школьница. Он взял у меня ящик — я тащила его еле-еле, а он взял одной рукой, — поставил на тумбу и начал копаться внутри. Достал шуруповерт, стамеску, потом осмотрел петли и покачал головой.
— Будет плохо. Нужно новое, — он постучал по вырванной с мясом железной фиговине.
Снял куртку, будто перед разминкой, и повесил в стенной шкафчик.
Я невольно задержалась взглядом на его кофте — тоже необычной, непривычно яркой, как будто в национальных узорах. Они напоминали одновременно русские цветастые шали и цыганские юбки.
Украдкой я рассматривала Лина. Поразительно, как можно так измениться за каких-то четыре года. Не только рост и фигура – изменилось и его лицо. Тогда, раньше, он, хоть и вёл себя порой не по возрасту рассудительно, был ребёнком: большие глаза, вихры на затылке, тонкие руки и ноги. Сейчас даже форма лица поменялась: твёрдый упрямый подбородок, прямой нос, широкие чёрные брови. И крепкая шея в вороте кофты, ямочка между ключицами, два шнурка, устремившихся вниз, зовущих взгляд нырнуть глубже, представить тело, скрытое под одеждой.
Жар опалил лицо.
Чтобы избавиться от странного чувства смущения, я спросила:
— Где ты пропадал всё это время? Почему не звонил? Не сообщал о себе? Мы думали... что мы только ни передумали!
Я не хотела, чтобы это прозвучало упрёком — но именно так оно и прозвучало. Линден, уже присевший рядом с дверью на корточки, вскинул голову и посмотрел на меня:
— Я говорил, что уйду. Ты забыла?
С полминуты я только смотрела на него негодующим взглядом. Глупости какие-то, никогда он такого не говорил, да и куда ему идти, зачем — от нас?
А потом вспомнила.
Он ведь и правда твердил, что дождётся лета и уйдёт. Что должен. Я не слушала, думала, что это какая-то его блажь. Что он считает, будто стесняет нас, и лишь поэтому пытается освободить нас от себя.
Мы пытались его разубедить, а потом я попросту запретила ему заикаться о том, чтобы куда-то идти. И в последние месяцы перед исчезновением Линден действительно перестал говорить об этом. Только в его взгляде я иногда замечала смутное, тяжёлое сожаление.
А потом он на самом деле ушёл.
Если посчитать, он прожил с нами даже дольше, чем обещал. Я нашла его поздней осенью, избитого, раненого, полумёртвого от холода, и он провёл у нас всю зиму, лето и кусочек следующей осени. Сколько ему сейчас? Мне двадцать три, значит, ему уже должно было исполниться девятнадцать.
— Мог хотя бы оставить записку, — с лёгким упрёком пробормотала я. — Ладно я, но бабушка как волновалась...
Линден окинул меня быстрым взглядом, но ничего не сказал. Отвернулся.
Затаив дыхание, я следила, как он сноровисто работал шуруповертом. Это было какое-то чудо, где он этому научился?
И тут снизу послышались грубоватые мужские голоса. Я сперва по привычке напряглась, потом сообразила: приехала аварийка.
ГЛАВА 3.
Через полчаса, когда сантехники уехали, заменив лопнувшую трубу, я присела на кровать в большой комнате и окинула помещение внимательным взглядом.
Зрелище, конечно, ужасное. Ламинат вспух местами, хлюпал, когда на него наступали, пострадала мебель, стены внизу, плинтусы. Ремонт... одно это слово вызывало во мне панику. Какой ремонт, когда я экономлю на еде?
Но квартиру нужно приводить в порядок, иначе я не смогу её выгодно продать. Я справлюсь. Помаленьку, потихоньку... не сегодня, конечно, сегодня уже нет ни времени, ни сил.
— Ирри, — в дверном проёме показался Линден.
Я дёрнулась было вскочить, но усталость не позволила. Похлопала по кровати рядом, приглашая его сесть.
— Спасибо, — сказала с чувством.
Линден всё же ухитрился приделать дверь, пусть и со значительным зазором наверху. Он морщился и утверждал, что это никуда не годится, но я радовалась, как ребёнок. Мы можем запереться, и тепло не уйдёт наружу. Как-нибудь переживём эту ночь. А завтра... завтра я что-нибудь придумаю.
Линден вошёл, но садиться не стал. Облокотился на стену и со слегка виноватым лицом спросил:
— У тебя есть что-нибудь поесть?
О боже! Он голодный!
Я всё же вскочила, абсолютно рефлекторно. Хотела было помчаться на кухню, что-нибудь приготовить, но вспомнила, что в доме хоть шаром покати. Нет, на окне в холоде стоит баночка клубничного варенья и ещё есть пакет сухарей — я ела их иногда по вечерам, когда от голода не могла спать. Но вряд ли здоровый молодой организм, мужской, тем более, этим насытится.
— Линчик, — промямлила я, неловко сминая пальцами ткань тонкой домашней кофты (я успела быстренько принять душ, ужаснуться синякам на запястьях и шее и переодеться, пока Лин занимался дверью). — Прости, у меня нет ничего. Даже гречки...
Линден почему-то следил за моими руками и на слова не сразу отреагировал. Потом поднял взгляд. Выражение его лица было немного странным, как будто он с трудом сдерживал злость. Но только он хотел что-то сказать, как я прервала его:
— Я сбегаю в магазин, подожди! У нас тут совсем рядом есть круглосуточный.
Мне стало так стыдно, что я стою тут перед ним и не могу даже ничего поставить на стол. Он вернулся после стольких лет, починил мне дверь, не сказал ни слова в упрёк, хоть и попал в разгар катастрофы. И он, наверное, устал не меньше меня. Подумаешь, завтра посижу на голодном пайке, но его голодать не оставлю. Он вон какой большой теперь стал, ему энергия уж точно нужнее.
— Магазин? — переспросил Линден. — Где он?
— Там, в соседнем дворе, — я махнула в нужную сторону.
Лин отлепился от стены и пошёл в коридор. Я выскочила следом.
— Куда ты?
— В магазин, — он уже надевал свою куртку.
— Один? Заблудишься! Замёрзнешь, в такой куртке!
— Я не боюсь холода, — он неожиданно улыбнулся и быстрым движением щёлкнул меня по носу.
Я ойкнула, отпрыгивая, схватилась за нос обеими руками. Было совсем не больно, зато щёки снова залил румянец невольного смущения.
— Подожди, я с тобой схожу.
— Сиди здесь, — Лин посерьёзнел. — Закрой дверь крепко. И не открывай никому.
— Даже тебе? — крикнула я ему вслед, пока дверь не успела захлопнуться. В ответ послышался смешок.
Заперев за Линденом, как было сказано, я вернулась в комнату изрядно смущённая. Линден вёл себя как-то не так. Точнее, это я вела себя не так, он-то был совсем как прежний Линден, в котором успешно сочетались любовь к проказам и умение вести себя по-королевски. Отдавать повеления, будучи полностью уверенным в их исполнении.
Вот и сейчас — взял и приказал мне, а я послушалась.
Ожидая его возвращения, я прилегла буквально на пару минуток. Проснулась от звонка в дверь. Вскочила, со сна ничего не соображая. Испугалась, что снова пришли коллекторы, хотя в начале месяца я уже отдала часть долгов. Хорошо хоть сразу пришла в себя и побежала в прихожую открывать.
Линден ввалился внутрь, на ходу отряхиваясь от снега. В обеих руках он держал явно тяжёлые на вид, раздувшиеся от содержимого пакеты.
— Ваши торговцы подняли цены, — сказал он со смехом. — Немного не хватило, но добрая женщина разрешила взять.
— Ой, я отдам тебе! — господи, он потратил все деньги.
Я рванулась в маленькую комнату, где в бабушкиной швейной машинке была припрятана заначка. На бегу пыталась уговорить себя, что не произошло ничего страшного. Подумаешь, до конца месяца без обедов, не так уж и долго уже до его конца, февраль месяц короткий.