Транто топтал рухнувшее строение, прислушиваясь к крикам рабочих и десятников и понимая, что пора уносить отсюда ноги. Нужно спрятаться где‑нибудь в глуши и переждать, пока не прекратится приступ и не начнется исцеление.
Он сломал еще одну стену, пронзил стволом другую, а потом обрушил дерево на крышу очередной хижины. Да, действительно пора убегать. Только почему‑то всякие мерзкие штуки все время оказываются у него на пути.
С трубным ревом Транто выскочил на улицу, переворачивая тележки и растаптывая их содержимое. Он не сомневался, что его уже ждут на транзитной станции. И если не остановят, то попытаются отправить в безопасное место, где психиатр станет причинять ему боль, как в прошлый раз. Лучше выбрать другое направление и разбить собственные ворота, когда он окажется на свободе. Ему и раньше удавалось преодолеть поле камеры.
Его бешенство нарастало, и этот выход казался все более реальным и простым.
Выскочив за территорию, где производились работы, Транто обследовал окрестности, ощущая растущее сопротивление, когда он пытается перемещаться в пространстве, – его чувства в подобных ситуациях всегда резко обострялись. Вскоре он уже отчаянно сражался с преградой, расположенной посреди самого обычного поля. Задача оказалась непростой, но ему почти сразу удалось пробить небольшое отверстие и взглянуть на новый ландшафт – полно зданий, транспортных средств и каких‑то массивных устройств. Тогда Транто поменял направление и попробовал отыскать какое‑нибудь другое место.
Поле. Отлично. Он надавил посильнее. Три мощных толчка, и вот он уже выскочил в какой‑то сад. По дороге он нанес страшный урон Хранителю – не имеет значения! Продолжая трубить, фант помчался вперед.
Восемь раз Транто преодолевал барьеры, разрушил специализированную ферму, комнаты для заседаний правления, лабораторию, занимавшуюся изучением поверхности Марса, кегельбан, бордель, помещение федерального суда, виртуальный кампус и только после этого оказался в зеленой долине, неподалеку от джунглей.
Там, посчитал Хранитель, его поведение никому не причинит вреда, – и продолжал спокойно дремать.
Транто снова стал отшельником.
* * *
Прихожане вышли из часовни в Веритэ, где после недолгой молитвы они привели в порядок заднее помещение, разделись и распростерлись на погребальных плитах, дабы поразмыслить о муках существования в период тьмы, а затем воспарили духом и прошли сквозь стену пламени на священные поля. Там они запели песнь Энлиля и Нинлиль, и оказались в коридоре между зиккуратами, над которыми возникли духи с телами львов и головами мужчин и женщин, и присоединились к общему хору со своими благословениями. Вскоре путники оказались в преддверии храма и постепенно заполнили двор.
Далее проведение церемонии взял в свои руки священник в таком же, как у всех, одеянии, если не считать наплечников и роскошного головного убора из золота и полудрагоценных камней, окруженного слабым голубоватым ореолом. Он рассказал прихожанам о том, как на Вирту уцелели Боги и вся остальная жизнь, и о том, что сейчас, когда в людских сердцах возрождается вера в высший разум, ранние божественные проявления в индоевропейской культуре должны стать центром поклонения, поскольку они сохранились в глубинах человеческого подсознания, где еще жива память о великих покровителях человечества. Эа, Шамаш, Нинурта, Энки, Нинмах, Мардук, Инанна, Уту, Думузи и многие другие – метафоры, как и все, кто пришел вслед за ними, воплощение лучших и худших человеческих качеств, но надо признать, что это самые древние и могущественные метафоры. И естественно, они космоморфны – олицетворение сил природы, подверженное эволюции, как и все в Вирту и Веритэ. Их суть распространяется как на количественный, так и на релятивистский уровень.
А потому молитесь, продолжал священник, древним богам кварков и галактик, богам небес и морской стихии, гор и огня, ветра и плодородной земли.