(*) — сводить, делать парой
— Да, — признала Катя.
Она поспешила перевести все в шутку, разговор был ей неприятен. А потом она лежала в кровати и смотрела в потолок, на белый квадрат от уличного фонаря. У ее соседки по блоку была хорошая привычка — Яна рано ложилась спать и мгновенно засыпала, часто повторяя, что это с тех времен, когда, настрадавшись от шумных попоек в доме матери, она никак не могла отоспаться в колледже.
Кате стало тоскливо, нестерпимо захотелось поддержки, простого человеческого разговора. Она заглянула в телефон, отвернувшись к стене. Оксана Бобринюк была онлайн.
> привет, не спишь? — написала Катя.
Оксана не отвечала. Катя подождала немного и перевела телефон в режим экономии заряда.
Как же тоскливо! Как же ей нужен сейчас человек, с которым можно было бы без опаски поделиться сомнениями и переживаниями! Чтобы рассказать все, поплакаться! Куда только делись целый год старательно наращиваемые "доспехи" на душе? Катя думала, что закалилась невзгодами, а получается… нет?
Все сразу как-то… навалилось. Арсений, странные откровения его сестры, просто сватовство какое-то, Глеб…
Катя тихо всхлипнула, обняв себя за плечи. Кого она обманывает? Ей нестерпимо хочется оказаться рядом с Глебом. Заглянуть ему в глаза. Как раньше. Чтобы взгляд его, обычно серьезный, напряженный, расслабился, встретившись с ее взглядом. Она еще помнит его прикосновения… объятия… его слова… он так умел утешать, словно забирал на себя ее боль. Она помнит чувственные поцелуи украдкой… еще немного — и они перешли бы границу.
Они ее так и не перешли. Почему? Катя теперь жалеет. Как жаль, что Глеб не стал ее первым мужчиной. Неважно, что было бы дальше. Она бы сохранила это… отдельно, очень глубоко в душе, там, куда нет доступа обидам, ненависти. Пусть Никитин ушел из ее жизни, пусть оказался… не таким. Это момент принадлежал бы лишь ей.
Она заснула с мокрыми щеками, но проснулась спокойной, опять с запертыми на три замка эмоциями. Пришла в себя. И правильно сделала.
Они столкнулись с Глебом на большой перемене, в переходе между корпусами. Катю поразило, как сильно он возмужал. В зале перед концертом ей не было видно, какими широкими стали его плечи. Загорелый, даже волосы выгорели. И руки… все те же ремешки на запястьях. Добавились новые, остальные совсем растрепались.
Катя увидела Глеба раньше, чем он ее, и успела подготовиться.
— Привет.
— Привет.
Разговор ни о чем. Он был растерян. Удивлен. И обрадован? Или просто не ожидал увидеть ее в Каратове. Смотрел жадно. Словно хотел запомнить каждую деталь. Это выбивало почву из-под ног. Лучше бы он был высокомерен и язвителен, как в первые дни их знакомства. А в глазах у него была тоска. И вина. Или это Катя снова все напридумывала.
Напрасно она верила, что будет легче. Выстоять под этим взглядом, не дать ни единому лучику эмоций пробиться через маску. Ей помогло, что сразу после встречи нужно было идти на конференцию к Майклу. Кажется, Михаил что-то заметил… ее рассеянность — ему приходилось повторять некоторые вопросы дважды. Однако расспрашивать ее он не стал, видимо, отнес некоторую неадекватность на счет растерянности от лавины новых впечатлений.
После пар Катя не пошла в общагу. Сбежала от Яны в парк, бродила по аллеям. И вернулась домой, только когда успокоилась.
Глава 6
Глеб
Саша сидела на полу возле его блока. Глеб не сразу заметил ее, повернув в темный коридор из освещенной рекреации. Вздрогнул, когда она шевельнулась и начала подниматься, неуклюже цепляясь за стенки. Скривился, отступив в сторону и давая Саше зайти в комнату. Она мялась у порога и села, только когда Глеб раздраженно махнул рукой на матрас.
— Саш, мы же поговорили, все обсудили. Зачем?
— Глеб… — она закусила губу. — Понимаешь…
— Ну что ты от меня хочешь? Я тебя не люблю. И не полюблю никогда. Тебе это зачем? Ради секса? Сама говоришь, я…
— Я беременна.
До сознания Глеба слова Саши дошли не сразу. А потом подкосились ноги и к сердцу подступил противный холод.
— Ты… шутишь?
— Какие тут шутки? — Саша искривила рот и отвернулась.
— Сколько?
— Четыре недели.
Глеб опустился на матрас. Смотрел на свои руки, а они казались ему чужими. Вот так, пара слов — и мир пополам раскололся.
— А ты… можешь… ну…?
— Не могу! — Саша обняла себя за колени. — Врачи сказали, нельзя, иначе потом могу… никогда.
Глеб о таком читал. Противопоказания, резус какой-то вроде… Месяц. Он начал подсчитывать. Да, сходится. Горячие дни уходящего лета, его работа на пляже, ее приезд… Но…
— Этого не может быть, — уверенно сказал Глеб. — Я предохранялся. Не было ни одного случая, чтобы я забыл.
— Именно, что забыл, — холодно парировала Саша, — вспомни отходную вечеринку, вашу пьяную компанию. Ты выпил… а потом… у тебя, в бунгало твоем…
— У нас той ночью ничего не было! — Глеб все больше наполнялся уверенностью, что его тупо разводят. — Я помню… я уверен…
Замолчал. Нет, он не был уверен. Они с пацанами пили текилу на пляже. Закуской было что-то дешевое, рыбное, и Глеб почти не ел, брезгуя. Саша злилась, нарезала круги вокруг, наотрез отказалась знакомиться с «некошерной» компанией. Потом они… спорили, точно! Поругались. И неужели мирились… именно так, потеряв голову? Глеб действительно ничего не помнил.
Саша раздраженно дернулась, с поджатыми губами полезла в карман куртки.
— Вот справка, вот анализы, вот узи. Генетическую экспертизу делать будешь? Уже можно. А то, может, сомневаешься, что… что… твой…
Она всхлипнула, выронила бумаги и закрыло руками лицо. Глеб машинально поднял файлы со справками, вчитался. Вгляделся в узи. Что-то непонятное, серое на темном фоне.
Саша всхлипывала в ладони.
— Что… что теперь делать? — растерянно проговорил Глеб.
Максимова убрала руки от лица и вытерла слезы.
— Ты как хочешь. Любое твое решение приму, жаловаться не буду. Я его оставлю… ребенка. Я… не могу… убить его. Это ребенок. Он не виноват, что ты… меня не любишь. И помогать мне не надо, я все сама…
Разрыдалась. Глеб не выдержал, притянул ее к себе, лихорадочно соображая. Саша поплакала и уснула, поджав ноги на матрасе. Глеб накрыл ее пледом. Лег рядом. Влип. Как же он влип! Что теперь? Выход только один — остаться с Сашей. А там… как будет. Да, это теперь на всю жизнь. Однако другого пути нет, на совести Глеба и так много темных пятен. Саша права: ребенок не виноват. Она тоже не виновата. Он один виноват. Он не любил Сашу, пользовался ей. Вот и наказание.
Глеб вспомнил Катю. Глухо застонал, вцепившись зубами в рукав рубашки. Почему именно сейчас?
Глеб не понимал, почему еще не сошел с ума. Вот вроде все причины налицо: он живет, как в душном кошмаре, от которого не проснуться, все мысли только об одном, и от отчаяния хочется взреветь дурниной, выпустив напряжение.
Уговорил Сашу уехать — продолжить учебу, пока можно. И то хорошо, что согласилась. Господи, какая же она дура! Максимова и раньше его раздражала своими рассуждениями, категоричными, неумными, свидетельствующими о том, что варится она в своем узком мирке, королевстве кривых зеркал. А теперь ему было невыносимо находиться с ней в одной комнате. От каждого сигнала о сообщении на телефоне Глеба передергивало, а Саша постоянно слала яркие сердечки и стикеры, романтические, как ей, видимо, казалось.
Нет, он не сможет. Не выдержит. Еще немного — и сбежит, как Антон. Саша намекает на разговор с его и ее родителями. Это неизбежно. Даже представлять не хочется. Полина устроит очередную истерику, дед будет молча смотреть с укоризной. Жизнь сломалась, не успев толком начаться.
Глеб пропустил день учебы, сославшись на простуду. Но стало еще хуже: стены давили, в голове вертелся разговор с Сашей, нарастали сомнения. Все как-то слишком… вовремя. Беременность эта… Один раз почти за два месяца — и точное попадание? Хотя именно так часто и бывает.