А густой бархатистый голос режет как ножом:
— Ты очень отважная или же глупая, раз посмела перешагнуть порог моего дома. Одно мое слово — и ваша поганая семейка аферистов сгинет с лица земли. Я уделю тебе несколько минут. Будь за это благодарна. Что тебе нужно, Оксана?
— Моя девочка… — начинаю робко, но страх за дочь придает мне смелости, и я шагаю прямо к Бакаеву с обвинениями: — Вы забрали ее! Как вы могли? Она же испугалась, когда ее забрал незнакомый мужчина! Она будет про меня спрашивать!
— Она не твоя, — хмурит свои густые брови, осматривая меня с ног до головы пренебрежительным взглядом. — И ты прекрасно это знаешь. Альбина играет со своей сестрой. Она приняла меня как своего отца и Зарину как свою сестру. Сходство очевидно. Девочка все поняла без лишних слов. К счастью, Альбина еще очень маленькая, она тебя забудет и полюбит свою настоящую маму.
Не верю своим ушам, отрицательно мотаю головой, ощущая, как сердце готово разорвать грудную клетку, а воздух с трудом проникает в легкие. Не могу дышать… Снова кидаюсь к Бакаеву, подхожу еще ближе, ощущая, как его тяжелая аура наваливается на меня, насколько я беспомощная, жалкая и бессильная в противовес ему. Но все же пытаюсь бороться.
— Я ее настоящая мама! Что вы такое говорите?
— Что за ересь ты несешь? — проговаривает совершенно спокойно, заставляя почувствовать себя истеричкой. — Конечно, я могу понять, ты выносила этих детей девять месяцев, и тебе кажется, что они твои. Но ты, — снова оглядывает меня с ног до головы, заставляя поежиться от презрения в голосе, — всего лишь живой инкубатор.
— Но как же… — растерянно шепчу, вонзая ногти в ладони. — Вы же видите, что девочка — точная моя копия! И почему вы называете ее Альбиной? — вскидываю взгляд, смазывая языком пересохшие губы. Они шершавые, чувствую кусочки кожи и соленый вкус крови. Я уничтожаю себя по частичкам, терзая зубами губу и причиняя боль собственным ладоням. Но эта боль не помогает справиться с волнением и страхом…
Почему он называет Лизу другим именем?!
— С чего бы ей быть твоей копией, если твоей крови в ней ни одной капли? — Бакаев вздергивает бровь, его щека дергается, и это первая нервная реакция с его стороны. Я так пристально слежу за ним, как будто хочу найти хотя бы мизерную долю сочувствия. Но его нет, на лице мужчины напротив только холод, сталь и угроза.
— Подойди сюда, Оксана, — приказывает он.
Не знаю, что он задумал, но медленно ступаю, готовая к чему угодно. Ощущаю себя сомнамбулой, таблетки дают тормозящий эффект. Но мне нужна ясность ума! А вместо этого я делаю шаг в пропасть, осознавая, что упаду и разобьюсь насмерть.
— Шевелись быстрее! — снова командует Бакаев, и у меня сердце уходит в пятки, а волоски на коже привстают. Я неадекватно сильно реагирую на него, глубокий приятный голос странно резонирует с чем-то исконно женским внутри моего тела. Меня противоестественно тянет к этому мрачному человеку. Чувствую себя маленький мышкой, которую заманивает в ловушку огромный черный кот. Опасный кот с острыми зубами. Боже, почему у этого мерзкого человека такой приятный голос?!
— А теперь поверни свою безмозглую голову направо. Видишь портрет? Это Альбина Бакаева, моя бабушка. Тебе ни о чем не говорит ее сходство с Альбиной? Возможно, теперь у тебя отпадут все вопросы.
Я действую по его указке, всматриваясь в большой портрет, искусно вписанный в интерьер этой огромной библиотеки, по размеру вместившей бы, наверное, не менее двух Гениных квартир.
С портрета на меня пристально смотрит светловолосая женщина в старинном платье с благородной осанкой. Прямо как живая. Даже оторопь берет. И она действительно очень напоминает мою Лизу. Но разве это что-то значит? Нет, ерунда. Совпадение. Я светловолосая, и Лиза тоже. У нас одинаковые зеленые глаза, чуть вздернутые носы, даже губы одинаковые, полная нижняя, и верхняя, похожая на изогнутый лук.
— Но… — теряюсь и бегаю глазами по роскошному ковру, по его витиеватым узорам, лишь бы не встречаться с ледяным взором Бакаева, но он делает стремительный бросок ко мне, как кобра, ловя мою шею жесткой хваткой, распластывает ладонь по шее сзади и приподнимает мое лицо к своему. Дышит на меня своим горячим дыханием. Жарким, как огонь в самой преисподней.
Но я не чувствую смердящего запаха его гнилой натуры, нет. Вместо этого меня обволакивает терпким мужественным ароматом, от которого кружится голова и умирает сопротивление внутри. Мои руки невольно вцепляются в его пиджак, комкают идеально-гладкую ткань, а он заставляет привстать на цыпочки и вытянуться, изогнуться под него. Такая жуткая, странная близость, которой я не желала.
— Ты доставила мне массу проблем, Окса-а-на, — снова тянет он мое имя, дергая за волосы на затылке. Болезненно и остро. — Спрятала моего ребенка, а мы с женой переживали смерть дочери. Зарина не знала сестры. Я сотру в порошок весь перинатальный центр вместе с твоей родственницей Валентиной. Это же она поспособствовала подделке свидетельства о смерти? Отвечай! — встряхивает меня, как какую-то безвольную куклу на веревочках.
— Что вы сделаете со мной? — ломаным голосом обращаюсь к садисту, сжимающему мое тело тисками. Ничего не говорю про тетю Валю, потому что я совершенно запуталась. Он уже выяснил всю информацию? Что он знает конкретно? Сказать правду и подставить ее? Чьи яйцеклетки были использованы? Точно ли мои?
Вдруг тетя Валя меня обманула и тогда Лиза — не моя дочь?!
— Тебя бы стоило убить за то, что ты натворила. Или посадить в тюрьму. Но мне ни к чему проблемы. Из-за тебя наша семья скоро окажется в центре скандала. Нам придется придумать достоверную легенду, откуда взялся второй ребенок. Мне некогда заниматься тобой. Ты — отработанный материл. Просто исчезнешь и никогда больше не появишься на горизонте. И будешь до конца своей никчемной жизни благодарна за то, что я тебя пощадил.
— Вы… Может быть, у нас получится как-то договориться? — начинаю умолять, чувствуя, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Скулю, трепыхаясь в руках мучителя. Придумываю на ходу, бормочу бессвязный бред: — Я не встречалась с вашей женой, она меня не знает, не видела… Не хотела встречаться с суррогатной матерью, и это же хорошо! Сейчас это к лучшему! Можно что-то придумать, я могу быть няней, репетитором… Пожалуйста, Лиза — мое всё. Я не смогу без нее…
Он какое-то время молчит, едва-едва ослабляя хватку, и я бешено глотаю кислород, который еще остался в напитанном страшным напряжением воздухе. Так тяжело и жутко, что я цепенею в ожидании ответа.
Вдруг он согласится… Боже, я так мало у тебя просила! Пусть Бакаев помилует меня…
— Когда ты ехала сюда, ты это задумала? Считала, что сможешь меня уговорить, чтобы я дал тебе какое-нибудь местечко рядом с дочерью? Это даже не смешно, Оксана, — припечатывает меня к земле. — Повторяю, она не твоя, забудь о ней. Могу дать тебе номер психолога, обратишься за помощью. Она как раз занимается нашей Зариной, потому что всю свою жизнь моя дочь мучается от чувства неполноценности и неосознанного чувства потери. Из-за тебя. Ты лишила ее сестры, а она это чувствует.
— А может, из-за вас и вашей жены? — резко выпаливаю я, отталкивая от себя Бакаева. Он даже не шатается, настолько твердо стоит на ногах, в отличие от меня. — Вы не смогли дать своей дочери той любви, которую она заслуживает! И теперь вынуждены водить девочку по психологам. Богатый дом, куча игрушек — это ничто по сравнению с искренней любовью! А вы бездушный человек! Что вы можете дать ребенку? Вы неспособны на любовь и сострадание.
Он не дает мне уйти и хватает на этот раз всей пятерней за подбородок спереди и тянет вверх. От холодности не остается и следа. Я разбудила монстра.
— Стала смелой, да? — гортанно рычит мне в лицо. — Думаешь, раз я так спокойно с тобой разговариваю, во мне всё не клокочет от ярости?! Я готов задушить тебя собственными руками! Только не хочу пачкаться. Будет странно после убийства пойти укладывать спать свою дочку, целовать ее в лоб, желать спокойной ночи, только что расправившись с женщиной, которую она считала своей матерью с рождения.