Скучное, тоскливое утро, стоит полумрак, кажется, что небо никогда не посветлеет и не займётся радостный день. Откуда только у людей берутся силы, чтобы жить такой жизнью!
Кому это надо, со скрипом вставать и хмуро приниматься за работу в туманной мгле!
Йорре вертит в руке карандаш. Все вещи на столе аккуратно расставлены по местам. Он рассеянно постучал по стоящему перед глазами пресс-папье. Это кусок базальта с двумя желтовато-зелёными кристалликами оливина. Словно два глаза смотрят они на него. Что в них его так мучает? Он отодвигает пресс-папье.
Но то и дело его взгляд невольно к нему возвращается. Кто же это был, кто смотрел на него такими жёлто-зелёными очами? Ещё совсем недавно…
Загоры… Загоры…
Что за слово такое — «загоры»?
Он прижимает ладонь ко лбу и пытается вспомнить.
Видение из снов всплывает в его душе.
Нынче ночью ему снилось это слово. Да, именно. Каких-то несколько часов тому назад.
Он шёл куда-то и вдруг очутился среди стылого осеннего ландшафта. Повисшие ветви ив. Кусты в пожухлой листве. Земля, покрытая толстым слоем опавших листьев, усеянных водяной пылью, словно они оплакивали солнечные деньки, когда, распустившись на ветках ивы, юные, серебристо-зелёные, радостно трепетали на ветру.
Каким тоскливым шумом шуршит под ногами сухая листва!
Бурая тропа ведёт сквозь гущу кустов, разметавших в сыром воздухе свои скрюченные ветки, словно окоченелые пальцы. Он видит себя, бредущего по этой тропе. Перед ним, согнувшись в три погибели, ковыляет одетая в отрепья старуха, вылитая ведьма лицом. Он слышит глухое постукивание её клюки. Вот она остановилась.
Впереди в тени ильмов показалось болото, зелёная пелена пятнами подёрнула трясину. Ведьма воздела свою клюку; покров разорвался, и Йорре заглянул в бездонную глубь.
Воды прояснились, стали прозрачными, как кристалл, и вот внизу показался удивительный мир. Видение всплывало всё ближе наверх и наконец вынырнуло совсем: нагие женщины, виясь, как змеи, плавали под водой; кружился вихрем хоровод блистающих тел. И одна с зелёными очами, увенчанная короной, со скипетром в руке, вдруг взглянула на него снизу. Сердце его возопило от боли под этим взглядом; он ощутил, как её взор пронзил его до крови и по жилам потёк зелёный блеск.
Тут ведьма опустила клюку и промолвила:
Та, что прежде царила в сердце твоём,
Ныне тут, у загор, царица.
И едва отзвучали эти слова, как густая пелена задёрнулась над болотом.
«Та, что прежде царила в сердце твоём…»
Доктор Йорре сидит за своим письменным столом, уткнувшись лбом в скрещённые руки, и плачет.
Пробило восемь часов; он слышит это и знает, что пора идти. Но не уходит. Что ему эти деньги!
Воля покинула его.
«Та, что прежде царила в сердце твоём, ныне тут, у загор, царица».
Эти слова не идут у него из головы. Осенняя призрачная картина неподвижно стоит перед глазами, и зелёный взор, растворённый в его крови, течёт по жилам.
И что только значит это слово «загоры»? Никогда в жизни он не слышал его и не ведает его смысла. Он чувствует, что оно означает нечто ужасное, несказанно печальное, какую-то муку-мученическую, и безрадостное громыхание телег на улице проникает в его больное сердце едкой солью.
