- А чем вызван такой интерес к химии? - Руби продолжает сверлить глазами собеседницу.
Белль чувствует себя словно на допросе. Руби — не лучшая, а единственная подруга Белль. Отношения с Румпельштильцхеном делали Белль чуть ли не зачумлённой в глазах горожан. И её либо сторонились, либо пытались предупредить, насколько опасен человек, с которым она захотела связать жизнь. Только Руби воздерживалась от поучений и советов и запросто болтала с Белль на любые темы. Собственно, Белль и сама собиралась рассказать Руби о своих планах. Но чуть позже, когда у неё появится хотя бы подобие уверенности, что эти планы возможно осуществить.
- Эээ… - мямлит Белль. - У меня, в отличие от всех вас, совсем нет ложных воспоминаний, связанных с проклятьем. Я хотела заполнить свои пробелы в знаниях.
- Ты явно что-то не договариваешь, - Руби впивается в подругу испытующим взглядом. - Но если ты не хочешь со мной говорить, не надо. Я тебя вообще ни о чём больше не спрошу. Знаешь, дружба предполагает честность и открытость. А если этого нет, нечего отнимать друг у друга время.
Иногда Руби просто несносна. И пользуется тем, что она единственный человек, с которым у меня в принципе получается поговорить не о погоде.
- Ты несносна! - констатирует Белль вслух. Она уже поняла, что оставить Руби в неведении не удастся. Проще согласиться, чем объяснить почему нет. - Ладно, я собираюсь подавать документы в колледж. Но для начала мне нужно освоить школьную программу.
- А на кого ты хочешь учиться?
- На дизайнера. Когда-то я неплохо рисовала, только забросила…. Было как-то не до того.
- Здорово! - Руби улыбается ободряюще. - Уверена, у тебя получится. Я и не знала, что в Сторибруке есть колледжи.
- Их и нет.
Смысл этих слов доходит до Руби долго. Наконец, после затянувшегося молчания она медленно произносит:
- Значит ты уезжаешь? Без возможности вернуться?
- Ну, ещё не сегодня и не завтра…
- Только не говори мне, что ты собираешься отыскать Голда! - выпаливает Руби.
- И в мыслях нет. Мир за пределами Сторибрука очень велик. У нас не будет никакого шанса встретиться. Да мне этого и не нужно. - Белль предельно серьёзна. - Я хочу жить, по-настоящему жить, быть кем-то, а не быть придатком своего отца, мужа или городской библиотеки. Мне надоело совершать подвиги ради чьего-то спасения. Я хочу сделать что-то только для себя. Например, поступить в колледж.
- За это стоит выпить.
Руби встаёт, чтобы взять пиво, и внимание её привлекает лежащая на комоде коробочка, перевязанная голубой лентой.
- Ой, а что это у тебя?
Девушка раскрывает коробочку раньше, чем Белль успевает как-то среагировать на её реплику. Руби ожидает увидеть там золотую цепочку с кулоном, или что-нибудь в этом роде. Но внутри нет ничего драгоценного. Только узкая полоска картона перечёркнутая двумя малиновыми линиями.
- Ты беременна?!
- Да, Руби, да. Но ты не представляешь, до какой степени это ничего не меняет.
========== Новая реальность ==========
У неё синие глаза и тёмные вьющиеся волосы. Короткие настолько, что их невозможно завязать в хвост или сплести в косу, но не настолько, чтобы причёску на её голове можно было бы счесть стрижкой под мальчика. Когда она улыбается, на её щеках появляются две маленькие ямочки. Она носит широкие яркие балахоны чуть выше колена, разноцветные кеды или ботинки без каблука. При ней всегда фотокамера и сумка с учебниками. Она не самая лучшая студентка, и порой в её письменных работах встречаются совсем детские ошибки. Но, всё же, она не кажется растерянной и заискивающей даже рядом с самыми строгими профессорами. Если и смотрит на них снизу вверх, то только в силу своего невысокого роста. Когда её спрашивают, сколько ей лет, она отводит глаза и в непонятном смущении произносит — двадцать пять. Но когда она улыбается, или откидывает за ухо непослушную прядь волос, или говорит что-то, склоняя голову к левому плечу — она кажется значительно моложе того возраста, что называет. Как и все беременные, она ходит чуть неуклюже, выставив вперёд круглый животик. Её называют именем звонким как колокольчик — Мирабелль. Она сама выбрала это имя и ей нравится его новизна, его чудесное значение и таящийся в нём отзвук прошлого. В этом девушке слышится обещание, что она справится с этой новой жизнью и сумеет не потерять в ней себя.
По утрам у Мирабелль отекают ноги. И думать нечего о том, чтобы влезть в туфли. Глядя на своё пополневшее отражение, она считает дни, оставшиеся до того, как дитя, растущее в ней, появится на свет. Она готовится к этому моменту. Но когда чувствует, как шевелится внутри неё маленький человечек, взгляд её синих глаз становится тоскливым и тусклым, она поджимает губы и щёки прорезают две резкие морщинки — и тем, кому случалось видеть её в эти минуты, кажется что Мирабелль гораздо старше, чем говорит.
Обучение оказалось увлекательным. Но гораздо более трудным, чем она предполагала. Последние месяцы своего пребывания в Сторибруке Белль лихорадочно готовилась к САТ — тесту, сдав который можно было претендовать на поступление в колледж. В Зачарованном лесу тоже существовали научные дисциплины, и даже был университет… Хотя Белль, как женщина, посещать его и не могла, зато преподаватели, которых сэр Морис нанимал для своей единственной наследницы, получили свои дипломы именно в его стенах. Сыновей у сэра Мориса не было, и передать правление ему предстояло именно Белль и её будущему супругу. Так что сэр Морис считал, что его дочь должна знать всё, что может пригодится главе небольшого герцогства и заставлял её штудировать историю, философию, арифметику, геометрию, астрономию, риторику и древние языки. Но в этом мире большая часть знаний Белль была совершенно бесполезна. Ну зачем жителю США уметь читать эльфийские руны? Или быть в курсе многовекового противостояния карликовых лесных королевств? Кое-какие параллели в изысканиях учёных двух миров всё же были. Например, геометрия была той же, или, корпя над естествознанием, Белль обнаруживала, что неплохо помнит законы Ньютона, ибо закономерности ими описываемые — входили в курс философии — хотя и носили другое название. Такие совпадения немного помогали… Но их было не так много: ночные бдения над учебниками довели Белль до полного изнеможения, а результат САТ оказался далеко не блестящим. Всё, на что можно было претендовать с такими баллами — место в провинциальном общественном колледже. Впрочем, прибыв в Шернбер, новоиспечённая студентка даже порадовалась, что высокорейтинговые заведения для неё недоступны. Программа обучения была по всеобщему утверждению простой. Но Мирабелль - это имя уже начало прирастать к ней — спотыкалась даже на самых элементарных вещах. Единственное, в чём она давала фору другим студентам — уроки живописи. И фотографии раз от раза становились всё совершеннее.
Бывали дни, когда Мирабелль - или всё-таки Белль? - почти жалела, что не захотела отложить осуществление своих планов на более поздний срок. Отучиться — до рождения ребёнка — будущая мама успевала где-то около двух месяцев. После чего в и так не слишком успешно идущем образовательном процессе придётся сделать перерыв на три недели — до того как младенца можно будет отдать в ясли. Разумнее было бы послушаться многочисленных советов и задержаться в Сторибруке. В интересах ребёнка остаться в окружении людей, всегда готовых прийти на помощь, сказать доброе слово. Но Белль, может быть, впервые в жизни поступила не так, как было нужно, а так как ей хотелось.
Несмотря на отёки и всё увеличивающуюся неуклюжесть, она не давала себе поблажек и продолжала посещать занятия. День икс задерживался — и лишь спустя десять дней после положенных сорока недель — Белль проснулась от боли в пояснице и поняла: началось. Роды были не слишком болезненными — ей дважды вкалывали анестетик, но мучительно, изматывающе долгими.
Когда всё закончилось, Белль расслабленно закрыла глаза. Хотелось спать. А ещё — в душ. Смыть с себя пот и кровь, переодеться в чистое. Но Белль была не уверена, что у неё достанет сил подняться. Где-то рядом раздался звук похожий на длинный глубокий всхлип. Это плакал её ребёнок. «Миссис Фрэнч, у вас девочка!», - торжественно провозгласила акушерка. «Спасибо», - произнесла Белль, но так и не подняла век. На живот ей легло что-то холодное. Пакет со льдом, - догадалась она. Между тем акушерка обратилась к ней озабоченно: «С вами всё хорошо? Дать вам девочку сейчас?» - «Чуть позже. Я немного устала». Нет, много. Очень устала. Она сама не понимала, почему её голос звучит так звонко и спокойно. Казалось, что после пятнадцати часов пытки она сможет только шептать или хрипеть. Белль всё-таки открыла глаза, скользнула взглядом по белому потолку палаты, тонкой трубке капельницы. Интересно, когда ей разрешат встать и принять душ? Белль подавила желание закрыть глаза снова. Заснуть. Оттянуть момент встречи со своей дочерью. Потому что ей страшно. Сможет ли она полюбить ребёнка, отца которого предпочла вычеркнуть из памяти, так же как вычеркнула его когда-то из своей жизни? Ребёнка, который был зачат в отношениях, построенных на обмане? Белль не хотелось отвечать на эти вопросы сейчас, когда она и без того измучена. Но отсрочки ей не дали.