Правда, констатировал он с глухим недовольством, судя по окружающему пейзажу, Эмма-таки отклонилась от намеченного маршрута. Румпельштильцхен был не так уж огорчён: въевшаяся за годы проведённые в шкуре Голда осторожность подсказывала, что чем дальше от людей, тем лучше. Он усмехнулся собственным мыслям: отличный настрой для переезда в перенаселённый Нью-Йорк… Но что поделать, если этот дурацкий город стал для Бейлфаера домом. Роднее мира, в котором он родился. Это было одной из причин, толкнувшей его на эту глупость — воскресить отца. Бейлфаер не говорил об этом вслух, но Румпельштильцхен успел почувствовать тоску сына по Нью-Йорку за тот год, что их рассудки делили на двоих одно тело. Это было мучительно, почти физически больно, и, возможно, Бейлфаеру в этом соседстве приходилось ещё хуже, чем ему самому, но всё же — Румпельштильцхен ни за что не отпустил бы сына добровольно в небытие. Не отпустил бы. Но Бэй сам нашёл способ ускользнуть.
В груди что-то больно сжалось. Пустота в том месте, где должно быть сердце. Он резко, с призвуком выдохнул, плотно сжал губы, подавляя рвущийся наружу истеричный смех. Сейчас не время. Вот доедет до места назначения. А потом… потом у него будет достаточно времени для всего. Даже больше, чем нужно. Если, конечно… Румпельштильцхен оборвал непрошенную мысль.
Надо дождаться Эмму. Или найти её, что-то долго она отсутствует. Ещё раз осмотрев кабину, он обнаружил лежащую между сиденьями трость, не особенно изысканную на вид, но казавшуюся практичной. Румпельштильцхен уже готов был её опробовать, как белокурое чудо в красной куртке, с россыпью сухих листочков в спутанных волосах таки выползло из заросшего подлеском кювета.
— Эм… Мисс Свон, вам не кажется, что для грибов и ягод сейчас не сезон?
— Я ведь просила обходиться без мисс, — заметила Эмма, проигнорировав его вопрос.
— Помню, — Румпельштильцхен улыбнулся. — Не мог отказать себе в удовольствии вас подразнить.
Эмма запустила пальцы в волосы, то ли расчёсывая, то ли ещё больше запутывая распустившиеся по плечам пряди.
— А вот я иногда забываю, что для вас испортить кому-нибудь настроение, что-то вроде утренней зарядки.
Румпельштильцхен пожал плечами:
— В бардачке есть расчёска. Можете ей воспользоваться, если не обзавелись своей собственной.
— Спасибо, — ответила Эмма просто. Заняла водительское место, извлекла из бардачка расчёску и поправив зеркало заднего вида занялась своими волосами. После достала из маленького кожанного рюкзачка влажные салфетки и тушь для ресниц. Румпельштильцхен рассеянно наблюдал за точными, механическими движениями. Глаза в обрамлении почерневших ресниц смотрелись выразительнее, но женственности это Эмме, как ни странно, не прибавляло. Наоборот лишало какой-то бледной нежности, беззащитности, проглядывавшей в ней вечером. Со всей определённостью подчёркивало возраст. Боевой раскрас.
Румпельштильцхену тоже следовало привести себя в порядок. Он не любил делать это в чьём-либо присутствии. И даже в собственном доме, когда в нём поселилась Белль, педантично закрывал за собой дверь ванной.
Эмма не была врагом, не была чужой, но… К чёрту!
— Давайте сюда ваши влажные салфетки.
— В «жуке» у меня ещё была электробритва, работала от прикуривателя, — Она протягивает ему пачку. — Не знаю, правда, работает ли она ещё…
Внутри что-то окаменело. Потому что он знал, кто оставил в бардачке у Эммы этот ненужный ей бритвенный прибор. А если бы и не знал, не сложно было бы догадаться. Всё так переплелось.
Он ограничился тем, что тщательно протёр лицо, промассировал веки и несколько раз провёл расчёской по волосам, ликвидируя образовавшийся на голове бардак. Бриться он, разумеется, не собирался.
— Вы так и не разбудили меня у аптеки, — проговорил он обвиняюще. Не то чтобы Румпельшитильцхен был так этим не доволен. Но ему хотелось сменить тему… К тому же он довольно щепетильно относился к нарушению договорённостей. Старая привычка, из тех, от которых ему предстоит избавиться. Людям свойственно забывать о данных друг другу обещаниях, ничего не поделаешь. Иногда из лучших побуждений — как в данном случае, чаще в свою пользу. И раз уж здесь и сейчас он больше не Тёмный, то поделать с этим ничего не мог.
— Вы так сладко спали, — сказала Эмма всё так же просто, без насмешки или подвоха. Румпельштильцхен так отвык от этой простоты, что она тоже кажется ему ловушкой. — А вообще вы должны бы меня поблагодарить. Я купила вам трость. Ещё и о завтраке позаботилась.
— Благодарю, — кивнул он сдержанно. — А теперь, может быть, вернёте мне мою кредитку?
— Я и собиралась, — пробубнила Эмма и действительно достала из переднего кармана его карточку. — Хотела дождаться, когда вы проснётесь.
— Дождались.
— Ага. — Её лицо по-прежнему серо от усталости, а под глазами залегли лиловые тени. Ночь за рулём не далась ей даром. Но тем не менее, она улыбается. — Я же не предполагала, что проснувшись, вы первым делом кинетесь проверять бумажник.
— Я и не кинулся.
— Тогда как?..
— В Шерлока Хомса и доктора Ватсона мы поиграем в другой раз, — желания пускаться в объяснения не было. — Ну, где ваш хвалёный завтрак?
Эмма достаёт с заднего сидения термопакет с пластиковыми судками.
— Здесь, — она протянула Румпельштильцхену его порцию, — жаренная лапша и яичные роллы. Ну… — она немного замялась, — беспроигрышный вариант, я же не знаю, что вы любите…
Он и сам не знал, и даже фальшивая память мистера Голда не в силах была подсказать ответ.
— Всё что угодно, — он поднял крышку и принялся за еду. — Китайская кухня никогда не была в списке моих предпочтений.
Они позавтракали молча, после чего Румпельштильцхен вежливо признал, что «завтрак был не так уж плох». В любом случае выбирать было не из чего, а подкрепить силы ему было необходимо. До Нью-Йорка они добрались без особых происшествий.
От горячей пищи Эмму развезло, и она, вернувшись на пассажирское сиденье отчаянно клевала носом, но спать отказывалась.
— Дома, всё дома, — бормотала она сонно, а когда они доехали до её дома (Румпельштильцхену пришлось сделать изрядный крюк до Сансет-парка), предложила: — Заходите, Голд, места много. Я даже отдельную комнату вам выделю.
Комнату Генри, — понял он то, что она не договорила. Ну да, остаться одному в доме, где ещё недавно жил вместе со своим ребёнком — тяжкое испытание. Но Эмме предстояло справиться с ним в одиночку.
— Спасибо, что-то не стремлюсь встречаться с пиратом. Я не думаю, что он сдастся так просто.
— Да уж, — Эмма сдержала зевок. — Но я тоже крепкий орешек.
— Не сомневаюсь. — заметил Румпельштильцхен сухо. — Но присутствовать при ваших спорах у меня желания нет.
Дверь автомобиля громко хлопает, ставя точку в их разговоре. Вот и всё. Из него всегда выходил поганый спасатель: кто бы его спас от его собственных демонов.
По дороге от Сансет-парка он умудрился попасть в пробку и последние двадцать километров пути кадиллак с черепашьей скоростью тащился в потоке машин. Полтора часа. Пешком бы вышло быстрее. Пусть спешить Румпельштильцхену было некуда, но вынужденное промедление раздражало и утомляло. Так что к моменту, когда Румпельштильцхен всё-таки добрался до квартиры Бэя, утренний прилив сил сошёл на нет, оставив после себя лишь ощущение липкой усталости.
— Ну, что же, — пробормотал бывший маг, поворачивая ключ в замке, — всё как ты хотел, сынок. Я больше не Тёмный, в мире, где магией даже и не пахнет, доживаю жизнью обычного человека. Только прежним стать не получится, — заключил он и окинул взглядом тёмное, пропылившееся за год помещение. — Никто не может стать прежним, сынок. Так не бывает.
========== 5. ==========
Она просыпается, дрожа от холода поверх покрывала. Идея открыть окна, чтобы избавиться от затхлого запаха, поселившегося в квартире за несколько недель её отсутствия, уже не кажется такой блестящей. Да и отопление она включить забыла. Завернувшись в покрывало, Эмма плетётся на кухню, к газовому вентилю.