– Может, я вампир, который живет вечно.
– Скорее ты похож на древнего бога, который рассказывает в текстах песен об истине, но никто ему не верит.
Он вздрогнул. Настолько, что едва не уронил тлеющую в руках сигарету. Давно никому не удавалось вот так выбить его из колеи. Он затянулся, впуская в легкие дым и спокойствие, но Софи, похоже, ничего не заметила. Она задумчиво смотрела вперед, на парковку, а потом повернулась к Гадесу и сказала, как будто извиняясь:
– Это из-за вашего названия. Стикс течет вспять. Сразу думаешь о древних богах. О временах, когда верили в царство мертвых, извивающихся змей Гидры и Цербера, который сторожит проход для живых.
– У меня есть собака.
Если бы Гадес умел смущаться, то сейчас определенно смутился, настолько невпопад он сказал свою фразу. Но Софи восприняла как должное.
– Здорово, – сказала она. – Мне всегда хотелось собаку. Большую овчарку. Но мама не позволяет.
– Ты живешь здесь?
– В доме на окраине.
– О, один из тех милых домов за крашеным зеленым забором? Аккуратный газон, идеальный почтовый ящик.
Софи рассмеялась.
– Что-то вроде того! На нашем нарисованы звезды, а забор кое-где стоит подновить.
– Необычно.
– Моя мама – ведьма, ей положено что-то такое экстравагантное. Ты еще не видел ее рекламу в газете. «Гадание на Таро, зелья, оккультизм». Привороты только по субботам.
Софи говорила о работе матери легкомысленно, явно не слишком придавая значение. А может, привыкнув, что в их доме варились так называемые зелья, а на подоконнике прорастали травы. Но Гадес невольно напрягся: слишком часто он встречал тех, кто называл себя ведьмами и на самом деле таковыми являлся. И ему эти встречи никогда не сулили ничего хорошего.
– Так что насчет древних богов? – неожиданно спросила Софи. – Тебе нравится мифология? Хотя глупый вопрос. Конечно, нравится. У тебя даже имя в честь Аида, бога мертвых.
– Мне нравится одна легенда о нем.
– Какая?
– Что древние боги не умерли и никогда не могут быть мертвы. Аид до сих пор властвует в своем царстве мертвых. А еще бродит по миру в поисках своей жены, Персефоны. Легенда гласит, что ее мать, Деметра, в древности не позволяла им быть вместе, и половину года Персефона проводила с матерью в мире цветущего плодородия, а вторую становилась властительницей Подземного царства.
Софи нахмурилась.
– Я слышала версию, где Аид ее похищал и применял силу.
– Возможно, ей нравилось, когда он применяет силу? Как бы то ни было, согласно легендам, Аид бессмертен, а вот душа Персефоны перерождается в каждой новой смертной жизни. И Аид ищет ее, чтобы напомнить, кто она, чтобы сделать в этой жизни своей королевой. Только Деметра всегда против. Это она придумала прятать дочь в смертных телах.
– Необычная версия. Тебе стоит написать о ней песню.
Дверь клуба распахнулась, и душная темнота выпустила еще одну девушку. Она огляделась, как будто искала кого-то, а когда заметила спутницу Гадеса, помахала ей рукой:
– Сеф, черт возьми, я тебя обыскалась! Пошли внутрь, тут дубак.
Она вновь скрылась в клубе, а Гадес с удивлением посмотрел на девушку:
– Сеф? Ты же сказала, тебя зовут Софи.
Она скривилась:
– Терпеть не могу полное имя и дурацкие сокращения. Поэтому выбрала что-то максимально близкое, но похожее на человеческое имя.
– Как тебя зовут?
– Персефона. Мама тоже поклонница мифологии.
Она отправилась за подругой, и Гадес дернулся, чтобы пойти следом, но не стал. Он ощутил другой зов, гораздо древнее и первичнее. Как же не вовремя! Но души не могут ждать. Он затушил сигарету и выкинул в мусорный бак, а потом зашел за угол, где никто не мог его видеть. Гадес прислонился спиной к кирпичной стене, которая крошилась и пульсировала басами из клуба. Он прикрыл глаза и наконец-то стянул перчатки, позволяя свершиться древней магии: мертвые души туманом просачивались в него сквозь поры его кожи, сквозь приоткрытый рот, сквозь подушечки пальцев, сквозь тело, прикрытое черной одеждой. Он позволял им проходить сквозь себя и дальше, где лениво перекатывалась вода Стикса, не знавшего дна. Текущего только вперед.
Он – Гадес, он – врата.
Небольшая плата за возможность не торчать постоянно в Подземном мире.
Мрак рядом с ним соткался в мощного добермана. Он подошел к хозяину и ткнулся широким лбом в его руку. Гадес почесал его между ушами.
– Ну что, приятель, похоже, я нашел ее.
2.
– Я найду тебя…
Шепчут его пересохшие губы, а тени вокруг клубятся, сжимаются и снова расширяются, эхом повторяя слова: "в Аду, в Аду, в Аду…"
Какая злая ирония! Они уже в Аду. В Подземном царстве мертвых. И Стикс рядом величественно несет воды дальше, в туманную тьму.
А владыка Подземного мира, Аид, держит на руках свою возлюбленную жену, Персефону.
Она умирает.
И никакие силы в мире не способны ее спасти. Она должна умереть в этом теле – и возродиться в новом. Провести половину человеческой жизни со своей матерью Деметрой, а потом вернуться к мужу. И вручить ему вторую половину жизни. Пока снова не умрет. Пока снова не возродится.
Аид может только ждать.
Этот цикл идет веками, но он до сих пор не может привыкнуть.
До сих пор не научился прощаться.
И узкая ладошка Персефоны в его руках. Хрупкие девичьи пальцы дрожат, но она старается не показать страха. И пытается улыбаться, касается лица мужа, оставляя на его коже кровавые разводы.
В этот раз смерть пришла с кровью. Забрала хрупкое, вечно юное тело. И теперь дух Персефоны цепляется за него, но его неминуемо уносит.
– Я найду тебя… найду твое новое воплощение. Жди меня.
– Я буду ждать, – шепчет она в ответ. Ей больно, и Аид знает это. Но Персефона не показывает вида. У нее и без того мало времени. – Найди меня. И я снова буду твоей. Всегда твоей.
Они оба знают, что Деметра не позволит никакого "всегда", будут условия. Но им хочется верить. Каждый раз.
– Поцелуй меня, – просит Персефона.
Ее голос будто шелест опадающих лепестков с еще не распустившихся бутонов роз. Ее глаза отражают юность весны и полноводность Стикса.
– Я буду твоей королевой. Будь моим королем.
Он целует ее. Чувствует вкус крови и аромат лилий. Привкус гранатовых зерен и пыль рассыпавшихся костей на своих пальцах. Он всегда чувствует смерть. Он и есть смерть.
И она тоже.
Она не узнала его.
Персефона не узнала его.
И Гадес не понимал, его это больше удивляет? Расстраивает? Печалит? Вызывает недоумение? Он не знал. Но очень жалел, что алкоголь действует на него куда слабее, чем на обычных людей. Чтобы на самом деле напиться, ему придется провести в баре много времени.
После внезапной встречи с Персефоной, Гадес вернулся в клуб. Он разыскал ее и попробовал заговорить. Наверное, еще заходя с морозного воздуха в душный клуб, он подозревал правду, но не желал ее признавать.
Как будто стало проще, когда он увидел ответ в удивленном взгляде Персефоны. В ее глазах, которые не менялись от воплощения к воплощению.
Она смотрела на Гадеса посреди рассеивающейся толпы, между сумраком и бьющими на границе сознания басами приглушенной музыки. Она смотрела и не узнавала так, как узнал ее он – даже если бы на этот раз Деметра отошла от привычного имени.
Он узнавал ее всегда. Не сразу, но всегда.
Какой силой могла воспользоваться ее мать? Гадес не сомневался, это дело рук Деметры. Она всегда считала, что решение богов неверное, и ее дочь всегда должна оставаться рядом с ней. Как будто того факта, что Персефоне приходится не просто менять тела, а перерождаться – не достаточно.
Как будто то, что Гадес ждет и ищет ее половину жизни – это слишком мало.