— Ой... это мне? Спасибо...
Закатные лучи её улыбки стоили тысячи лет на самом страшном дне. На дне отчаяния, дне безысходности. Они и были Ольге наградой за всё. Спиной она чувствовала сверлящий взгляд Маши, но сама даже через плечо не глянула. Она поворачивалась к прошлому спиной, а лицом — к настоящему, которое, повиснув на её руке, еле передвигало ноги. «Тётя болеет», — знал маленький Артём, глядя вслед Алисе. Но тётя была такая красивая, что даже странная походка её не портила. И он опять перестал плакать, словно по мановению волшебной палочки.
Отяжелев от сонливости, Алиса еле доковыляла до машины. Трость осталась в салоне, и Ольге пришлось поддерживать эти маленькие сорок четыре килограмма. Алиса прижимала маффины к груди, как ребёнок — плюшевого мишку.
— Постой секундочку. Держишься?
Они подошли к краю злополучной лужи. Одну руку оставив с Алисой для опоры, второй Ольга дотянулась и открыла дверцу машины. Милые сорок четыре кило уже не ерепенились, покорно обняв её за шею, когда Ольга подхватила их на руки, чтобы перенести через лужу и усадить.
В машине Алиса совсем сникла. Мягкое урчание двигателя баюкало её, и она клевала носом, иногда забавно шевеля бровями в попытке проснуться.
— Что-то сморило меня... Оль, ты пообедала? — Казалось, эта мысль вырвала её наконец из клейких пут дрёмы, и она устремила на Ольгу заботливый взгляд.
— Не успела, в парикмахерской просидела, — ответила та.
— Блин, точно... А я-то спросонок всё никак не пойму — что в тебе изменилось? — фыркнула Алиса, но смешок вышел вялым, придавленным сонной тяжестью.
— И как тебе? — осторожно поинтересовалась Ольга, выводя машину с парковки.
К её досаде, мнение Алисы совпало с Машиным:
— Мне больше нравится, когда подлиннее. У тебя такая пышная шевелюра — грех такую стричь...
— А мне неудобно с длинными космами. Мешают, в глаза лезут. А летом ещё и жарко.
Удивительно, что после всех передряг шевелюра только поседела, но не поредела. Ведь половина волос должна была вывалиться, когда Ольга почти не ела, исхудав до крайности. А вот поди ж ты — выдержала.
Обычно Ольга высаживала Алису возле подъезда и ехала дальше — на работу, но сегодня та полночи редактировала очередную главу книги — отсюда и такая сильная сонливость после массажа. Пришлось провожать до квартиры.
— Давай, ложись баиньки, — сказала Ольга в прихожей, целуя её на прощание.
— Нельзя спать, — пробормотала та измученно. — Иначе ночью не усну — весь режим собьётся.
— Хотя бы на часик приляг.
— Ага... Прилечь на часик, а проснуться в девять вечера! И что потом ночью делать?
— Ну, будильник поставь.
— Не услышу ведь ни фига... Нет, надо как-то себя перебороть. Кофе, что ли, напиться?
— Хорошая идея. — И Ольга взглядом показала на пачку маффинов.
Алиса почти совсем бодро засмеялась — только крошечные обрывки сонной пелены в уголках глаз.
— Точно, вкусняшки же есть! А я и забыла. Ну всё, налопаюсь от пуза и поправлюсь на три кило!
— Тебе не помешало бы, — хмыкнула Ольга, двинув бровью.
Алиса ойкнула от ласкового щипка, потёрла пострадавшее «полушарие» и дала сдачи. Её по-детски маленький кулачок бил совсем не больно — так, лёгкий массаж.
— Ну всё, дуй давай на работу. И так уже опоздала. — А сама, проказница, опять потянулась губками, чем задержала Ольгу ещё на пять минут.
Нацеловаться досыта было просто невозможно, нереально. Но пришлось прерваться.
— Вечером напомнишь, на чём мы остановились, — шепнула Ольга.
2
«Алиса Зазеркальцева — моя бессменная бета и моя жена».
Это появилось в профиле Убийцы Смысла спустя шесть месяцев после первой личной встречи — первого совместного Нового года и медленного танца под «Sleeping Sun». Летом Алиса переехала к Ольге. Почему не наоборот? Причины очевидны: Алиса работала удалённо, а значит, не была привязана к одному городу, и ей не пришлось бы увольняться при смене места жительства. Её работа всегда была при ней — из любой точки мира. Поэтому, всё обдумав и взвесив все за и против, они решили, что едет Алиса.
Неудобства тоже были: Алисе предстояло сменить врача. А наблюдение и поддерживающее лечение ей требовалось пожизненно. В детстве Алиса прошла через несколько операций; то, как хорошо и уверенно она передвигалась сейчас, было результатом большой и упорной многолетней работы. До восемнадцати лет она раз или два в год ложилась в детский реабилитационный центр, а потом перешла под наблюдение «взрослого» невролога, который и лечил её уже восемь лет. Ольга представляла себе, что значит расстаться с врачом, который «знает все твои трещинки» и которому доверяешь. Софию Наумовну она не променяла бы ни на кого. Посредственных врачей множество, хороших — мало, прекрасных — единицы. А София Наумовна Фельдман была единственной в своём роде. Эта маленькая, хрупкая женщина в очках удивила Ольгу сильным, сочным, низким голосом, который звучал в широком диапазоне — от металлически-твёрдых, властных и непреклонных нот до бархатно-ласковой мягкости. Откуда в этом тщедушном тельце взяться такому голосу, из каких он шёл глубин (да и какие вообще глубины в этой маленькой грудной клеточке?) — загадка из загадок, над коей Ольга сломала всю голову.
Но дело было не только в голосе. Вернее, совсем не в нём, а в той человечности, глубоких познаниях, огромном опыте и тонком чутье, которые отличали Софию Наумовну.
Новым врачом Алисы оказалась молодая женщина, невысокая пухленькая брюнетка с хрустально-звонким голосом, красивыми пушистыми ресницами, приятным чувством юмора и вполне заурядным именем и отчеством — Наталья Марковна. А может, просто выглядела моложаво? Она производила впечатление довольно знающей, хотя у Ольги сперва и возникли сомнения. Молодость — значит, опыта меньше.
— А как её фамилия? — спросила Ольга уже в машине, когда они собирались ехать домой. — Как будто знакомая какая-то...
Алиса показала ей картонный прямоугольничек визитки. Ну так и есть!.. Фамилия Натальи Марковны была Фельдман.
— Всё ясно, — усмехнулась Ольга. — Тогда тебе повезло — это хороший врач. Это у них семейное.
Наталья Марковна действительно была родственницей Софии Наумовны, что последняя и подтвердила при следующем плановом визите Ольги.
— А, Наташа? Да, она моя племянница, дочка моего брата Марка. Мы не меняем фамилию при замужестве — такая у нас семейная традиция. Фельдманы — это династия врачей.
Марк Наумович был опытнейшим кардиохирургом, а их с Софией отец, Наум Самуилович — гастроэнтерологом. А дед, Самуил Яковлевич, неполный тёзка Маршака — офтальмологом. И попасть к ним для любого пациента было большой удачей. Неоценимое значение этой удачи Ольга уже прочувствовала на себе в полной мере.
София Наумовна одобряла её занятия силовыми упражнениями.
— Ваше здоровье — в ваших руках, — сказала она. — Я лишь направляю вас, а действуете и спасаете себя вы сами.
Ольге было ради кого вытаскивать себя за волосы из болота. Теперь было — с приездом Алисы.
Её, хрупкую и особенную, Ольга сперва боялась крепко обнять — не сломать бы ей что-нибудь, не сделать бы больно!.. Но та обнаружила такую стойкость и силу, какую не во всяком здоровом человеке найдёшь. Её работа требовала усидчивости, но спина быстро уставала; Алиса делала перерывы и отдыхала, выполняла упражнения. За годы занятий с инструктором по лечебной физкультуре в детстве она выучила все эти комплексы наизусть и умела слушать своё тело, улавливать его потребности и осознавать возможности. Каждое утро начиналось с разминок и растяжек, с гимнастики для суставов, с работы над мышцами. На упражнения порой уходило до двух часов в день.
— Засиживаться нельзя. Надо шевелиться. Движение — жизнь, это правда. Оно лечит. А чем больше сидишь, тем хуже становится. Я в детстве пахала как проклятая, работала над собой, чтобы вот так, как сейчас, ходить. И сейчас тоже надо пахать, чтобы сохранять и поддерживать достигнутое. Всегда. Постоянно. Каждый день.