Впрочем, дед был неважным садоводом. Он все старался ускорить, подстегнуть рост, покупал разные ультразвуковые, высокочастотные и электросозреватели, и дядя Сева – районный садовник, прилетавший к нам на аэроранце по вторникам, – говорил с укоризной:
– Павел Александрович, ученый вы человек, как не понимаете, что во всяком деле нужна постепенность. Возьмем дитя: прочтите вы ему все учебники вслух, все равно не станет оно агрономом. Или в вашем деле, в космическом: нельзя шагнуть с Земли на Юпитер. Нужно еще лететь и лететь ой-ой-ой сколько! Так и растение. Ему силу надо набрать. Не может оно прямо из луковицы выгнать цветок.
Дед кивал головой: «Да-да, верно. От Земли до Юпитера лететь ой-ой-ой!» А десять минут спустя, когда дядя Сева, надев аэроранец, взлетал в прозрачное небо и болтающиеся ноги его скрывались за соснами, дед вытаскивал из дальнего угла очередной аппарат.
– Почему же эта штука не работает? – ворчал он. – Все-таки инструкцию не дураки писали. А ну-ка, попробуем на том тюльпане.
– Дедушка, дымится! Стебель обуглился уже!
И в комнатах у нас было много аппаратов – разные бытовые новинки: самооткрыватели окон и дверей «Сезам, откройся!», автоматы – увлажнители воздуха, кухонные автоматы, телефонные автоматы. И так как, купив новый аппарат, дед обязательно разбирал его и сам налаживал, машинки не раз подводили его. Самооткрыватели распахивали окна ночью в самый мороз; «Сезам, откройся» запер меня на чердаке на четыре часа, а увлажнитель окатил маму душем, как раз когда она надела свое лучшее платье, чтобы лететь в Казань на оперу.
– Как маленький вы, дедушка, со своими игрушками! – возмущалась мама. – Вы и Павлик пара.
Дед смущенно оправдывался:
– Ничего не поделаешь, привычка. Мотаешься по космосу лет семь, а то и десять. Вернулся на Землю стиль жизни другой. Ну, вот и торопишься догнать, перепробовать все новинки. Даже те, что не привились еще. Откладывать нет возможности – следующий рейс на носу, опять лет на семь.
Конечно, лучшей из всех «игрушек» деда была домашняя стенографистка – громадный диктофон, занимавший половину кабинета. На его полированной поверхности сверкала золоченая дощечка с надписью: «Старому капитану П.Чарутину от друзей-космачей». И дедушка объяснил мне, что космачами в своем кругу друг друга называют бывалые астронавты. У них свои обычаи, есть даже свой гимн, сочиненный безвестным поэтом в долгие часы межпланетного дежурства:
Наши капитаны-космачи
Мчатся по пространству, как лучи,
Между охладевшими шарами,
Человеку чуждыми мирами.
Может быть, необходима вечность,
Чтобы всю изведать бесконечность,
И до цели не успев дойти,
Капитан покинет нас в пути.
Но найдутся люди если надо,
Молодых и пламенных «отряды.
Их пошлет в межзвездные поля
Маленькая мудрая Земля.
С диктофоном дедушка работал каждый день после завтрака. Стоя перед рупором, старик ровным голосом, чеканя каждое слово, излагал свои воспоминания. В полированном комоде вспыхивали лампочки, накалялись нити, звук отпечатывался на магнитной ленте, превращался в буквы, слова сверялись с машинной памятью, исправлялись орфографические ошибки, электронные сигналы метались по пленке, и выползающая сбоку узенькая полосочка-строчка наклеивалась на барабан. Конечно, на таком сложном пути случались и оплошности, особенно с именами собственными, которых не было в машинной памяти. И я мог с удовольствием ловить машину на ошибках. Она делала их не меньше, чем я в диктанте.
– Дедушка, она написала «поладим» вместо «Паллада».
– Сиди тихонько, Павлик, не отвлекай меня!
Впрочем, чаше я и сам не хотел отвлекаться. Ведь повествования дедушки были как сборник приключенческих рассказов.