— Ну, это я пас, — откликнулась Лариска, — Как-то в детстве с велика звезданулась. По-серьезному — хрясь!
Хватило этого.
— А я с удовольствием. А бросать камешки будем? Как вчера.
— Любой каприз! — Гоша перетряс в ладони камни и выложил на стол. Они гулко цокнулись друг о друга и
разъехалисьв разные стороны. — Ну вот, опять куши. Твой день, Данка!
— Ага! Это вы специально нам куши выбрасываете. Вот колдун! — смеялась Данка. — Или обманщик. Хотя на
обманщика не похожи. Скажите, а проведете эту экскурсию для меня лично? Проведешь? — и Данка, невольно
перейдя на «ты», смутилась, пугаясь своей наглости.
— Я мечтал провести ее для тебя. И надеюсь. Идем по программе. Сегодня Джангуль. Ну, а завтра в ту сторону.
К раскопкам древних крепостей Кульчук и Беляус, — объяснял Гоша, — А там еще конная прогулка и купание на
античном пляже.
— На меня фишки не кидайте. Я лучше на пляже покупаюсь. Завтра. Сегодня раньше спать лягу. Ты же знаешь,
я соня, — подмигивала Данке Лорик, намекая на прекрасную возможность, мол, уединенный фул-контакт.
Та покраснела, как девчонка, застыдившись нарождающемуся чувству. Но потом сдюжила и перевела все в
шутку.
— Правильно, Лариса, чаек погоняй на пляже, с серферами потусуйся. В баре там, на пляже.
— Вот и я тоже говорю. Ладно, где там ваши скафандры для серфинга? Господи, опять затягивать в эту резину
мое роскошное тело!
Серфинг в лимане оказался силовым и захватывающим спортивным аттракционом. Амазонки быстро
научились стоять на досках. Гоша в своем серферском полукостюме выглядел как диковинный воин, покоритель
пространства. Ну и носились, оседлав проворные доски под парусом, Данка, Лорик, набирая скорость, повизгивая
от невыразимого удовольствия. Падали с доски на поворотах смешно и неуклюже в теплую соленую воду лимана.
Помогали друг другу снова взгромоздиться на скользкий парусный болид. Радость победы над водой и ветром
дурманило душу и заставляло ликовать тело. Они чувствовали себя вместе как какие-то новые, только что
появившиеся в природе стайные существа. Ветро- волно-человеки. По-хозяйски оседлав стихии воды и ветра, сами
покорялись пространству. А рядом радостно носились умелые серферы. Разноцветные паруса придавали
неповторимо праздничный фон этой серфинговой регате.
Потом был обед. Жареная камбала по-рыбацки, выложенная большими кусками целиком на зелени блюда. И
пряный белый соус. И овощи со свежим хлебом. И сухое белое вино, немного кисловатое и в меру терпкое. Что еще
нужно, чтобы подкрепиться!
— А теперь сиеста, девочки. Надо отдохнуть перед вечерним походом.
Гоша погнал их спать, как физрук в пионерлагере на «мертвый час».
В цветах и зелени Джангуля
Едва спала жара, во дворе пансионата появились снаряженные велобайки. Лариска подошла, потрогала
седло, засомневалась:
— Нет, ребята, это уже без меня. Я лучше вечером джина с тоником хапану и уткнусь в телик. Правда, без меня.
Выкатили на улицу. Впереди Гоша. За ним, с непривычки виляя, Данка. И смело закрутили педали в
направлении заката. Охваченные теплым, совсем еще летним ветерком, они мчали по мягким тарханкутским
буеракам в степь. Байки подбрасывало на каменных, словно выросших из земли кочках, но это только добавляло
задора, словно вернувшегося из детства.
Дорогой он рассказывал, притормаживая на ухабах:
— Эта степь и есть конец кочевого пути. Кстати, единственное нетронутое, непаханое место во всей Европе.
Сохранилось таким, как было в древности. Так и кажется, что из ближайшего распадка появится конный разъезд
каких-нибудь сарматов. Или половцев, на худой конец. Смотри, здесь прикольное место: дорога уходит в три
стороны. Только путеводного камня на развилке не хватает. Ничего не напоминает?
— Да, как в древней былине: направо пойдешь — богатство найдешь, прямо — любовь, а налево — все
потеряешь.
— Выбирайте дорогу, мисс. Проверим на удачу.
Озорница прибавила прыти и поехала по дорожке прямо. С кручи распадка открывался вид на всю бухту, мыс
и на конце его подающий световые сигналы Тарханкутский маяк. И, все дальше отдаляясь от поселка, уходили они
вместе с закатом в другой мир. Мир взаимности чувств и потребности друг в друге.
Перевалив через кручу пересохшего водораздела, они быстро спускались в маленькую лощину.
— Слушай, мне кажется, и я начинаю чувствовать, как энергия поднимается внутри. В детстве, когда каталась
на качелях, так было, — кричала она ему, отчаянно прокручивая педали.
— Это чувство пространства. Так бывает, когда быстро мчишься, — кричал он ей в ответ.
Потом еще один подъем, дальше ровное, как степь, плато, на котором разгуливал вольно табун черных и
коричневых лошадок. Лошадиная молодь бежала чуть в стороне от весело несущимихя в пространстве наездников,
конячки победно ржали, обгоняя, и сворачивали, обратно в степь.
Наконец они достигли высокого обрыва. Было страшно и интересно. Любопытство толкало увидеть пропасть
как можно ближе, подойти к самому краю земли. А с моря дул в грудь, отталкивая, плотный ветер, который,
казалось, можно было хлебать ртом, как эфирную массу. И он заставлял слова застревать в горле.
— Потрясающе! — не могла надышаться Данка. — Есть еще привольные места для тех, кто одинок вдвоем.
Места, где веет дух свободной стихии моря! На этих кручах тарханкутских витает мощная энергетика. Правда. Мне
раньше многие, кто побывал здесь, говорили. Ну ведь недаром дед тот, рыбак, рассказывал, что всякие духи тут
обитали. И люди исполняли древние культы. Огня там. Моря. И мы тоже сюда стремимся. И, один раз побывав,
наверное, тянемся приехать сюда снова. Почему так?
— По моим наблюдениям за приезжей тусовкой, сюда тянет тех, кто хочет сбросить напряжение жизни.
Вытеснить городскую суету урбанизма новыми ощущениями. Дикими и естественными. Одни так стараются скинуть
с себя эту зависимость. Понимают, что там ты раб, и тебя использует в своих целях некая мощная сила, называемая
обществом и государством. А здесь — наоборот, место, где низвергли под воду этих общественных кумиров. И
больше ничего довлеющего над тобой, только единение с природой. Но все мы живем в нашем жутком социуме. И
общественные отношения так или иначе играют определенную роль в жизни. Влияют, ничего с этим не поделать.
Заставляют смириться и безропотно выполнять свою роль в матрице общества.
— Как это? А если я против?? Достало уже делать все по чьей-то указке. Вот ходила в школу, в секцию, кружок.
И учителя, родители, менты, дядьки на портретах — все они грозили, не быть бы худу, если что. И дальше тоже в
жизни одни гады! Задолбали!
— Вот именно. С раннего детства наш человек так воспитан. До сих пор испытывает на себе влияние и
давление различных личностей. Уже новых на месте старых, отцовских. И чем ниже духовный статус, тем больше
подвержен человек такому воздействию, от которого тяжело избавиться. Так и живут до смерти со многими
одетыми на себя уздечками. А если есть уздечка, то за нее дергают разные руки. Это превращает взнузданного в
автомат. В зомби. В ретранслятор чужих энергий и идей. Не сознающий или сознающий и довольный этим. И