штучки с «Цесаревича» — такой довольно известный у дайверов корабль. Еще царского времени. Сейчас многие
бредят этим. Погружали мои инструкторы этого Колюню здесь весной пару дней. Потом заказ по электронке, чтобы
разыграли с ним хеппининг подводный. Чтобы встряхнулся, в глаза вечности взглянул.
— Это наши девки устроили, когда узнали, что его компашка на Тарханкут едет погружаться. Объявление на
вашем сайте нашли. Про то, что есть у вас в программе опасные маршруты для безбашенных экстрималов. Ну и
оплатили все в складчину, по Нету. Думали, серьезно его уделают. А как еще от такого избавиться? Вот дуры! У нас
все его ненавидят. Да потому что достал всех. А вы его хэппинингом просто встряхнули, всколыхнули злобу — и
крышу ему совсем сорвало!
— Вполне возможно. Так бывает. Все получилось натурально. Опасный подводный дайвинг с хэппи эндом. Как
положено. Поверил ваш Колюня в превратности судьбы. В друзья потом набивался. Ну, это бывает здесь со
многими. Синдром открытой души.
— Не верю я ни в какие синдромы открытой Колюниной души. Он ничего просто так не делает. Теперь, после
того, что ты узнал обо мне, бросишь. Правда? Ну и пусть. Я специально все рассказала тебе. Не могу все это
держать в себе. Сам решай. Я не обижусь.
— Теперь тебя больше никто ничего делать не заставит. Никогда.
Теперь он будет рядом с ней, отнюдь не вопреки чьей-то чужой и наглой намеренной воле . И никогда теперь
не потеряет. Наверное, давно мечтал о такой. Или именно о ней? Подспудно готовил себя к неожиданному счастью?
Хотя тоже, всегда был готов ко всему. Даже самому страшному.
Гоша почувствовал , что Данка и Колюня, и все остальное — судьба. А судьба — это сила, которая стоит над
человеком и определяет все события его жизни. Лишает права творить жизнь по собственному желанию. И
передает все на милость Всевышнего. Судьба, как машина: покорного несет, непокорного — тащит. И все равно в
глубине души надеялся, знал — вынесет! Не всегда же только плохое. Нет худа без добра. И вот оно, желанное,
хорошее, наконец.
— Ты мне очень по сердцу пришлась, я без тебя теперь не смогу. Я это говорю очень серьезно. Ты согласна
остаться со мной? — голос его звучал глубоко и немного надрывно.
— Это что, настоящее предложение? Мне предложение? Боже, как приятно! Бабушка была бы очень довольна!
* * *
Ей было непривычно свободно с ним. Хорошо и спокойно. Она ластилась к нему, шептала на ушко:
— Мне кажется, что я знала тебя целую вечность. Я очень хочу быть с тобой. И буду, всегда буду! И еще хочу
тебе сказать по великому секрету: кажется, я влюблена в тебя, как последняя жучка!
— Только кажется?
— Ну что ты, глупый. Конечно, разве тебя можно не любить! Я люблю тебя, мой пират, мой капитан, мой
дорогой подводный охотник! — Она благодарно и доверчиво прижималась к нему, маленькая и хрупкая девочка. —
Но я не вольна. Я должна отработать диплом. И еще проценты. И еще что-то. Из той жизни, где бабушка, мама.
Словом, в мире меня окружает куча условностей, обязанностей, договоренностей и прочего. Как я могу уйти от
всего этого?
— Молча, не думая, раствориться для них всех. Как будто тебя с ними никогда не было. Мы уедем. В другую
страну, куда угодно! У меня большие планы. В океане до чертиков еще разных рэков там, подводных обьектов!
Экспедиции на них пользуются устойчивым спросом. Не пропадем. Кое-что есть, на жизнь хватит. И я еще кое-что
умею. А там мы уже будем играть на моем поле.
— Ага. Поменять фамилию, имя. И потом всю жизнь оглядываться, вздрагивать, что приедет Колюня с
бригадой, и все это закончится. Нет, станет еще хуже!
— А хочешь, я завалю эту твою страшилку? Тряхну стариной, дурное дело — нехитрое!
Он пробовал мрачно шутить, но злоба вскипела в нем, вспыжилась в сознании тяжелым пузырем. Он
чувствовал, что чем сильнее отдается чистому к ней чувству, тем больше ненавидит всех, сломавших ей жизнь. И
хрустнул яростно сжатым кулаком.
— Что ты, не бери грех на душу, — испугалась Данка. — Они этого не стоят. Как это возможно: чья-то жизнь
взамен на нашу любовь? Не правильно это. Нет, я не смогу так! Что правильно, что нет — уже совсем не знаю!
Слезы блестящими камешками скатились из ее глаз. Она смешно утерла их кулачком, вздохнула тяжело и
надрывно.
— Впрочем, надоело все до чертиков. Устала от одиночества. И оставляю за собой право, как мама... Или уйду
в море и не вернусь. Русалкой стану. Буду дайверов завлекать, — невесело улыбнулась она.
— Нет, все уже прошло. И я никогда не оставлю тебя.
— Ты шутишь? Пройдет еще два—три дня и ты не будешь знать, как отделаться от меня. Тут можно по-всякому.
Через презентик, технично, типа: бизнес, спешу. Или: так, мол, квартирку сниму, встречаться будем изредка, и все
такое. А можно подешевле, по-простому— на три буквы… Не бойся, доставать тебя не буду.
— Ну что ж ты такая обиженная на весь мир. Ну, прости меня, — с горечью произнес он, нежно привлекая ее к
себе, — Прости меня, что глупости тебе говорю. Что не верю своему счастью. Девочка моя, любимая, Даночка, Дана.
Все будет хорошо, вот увидишь! Теперь больше никто и никогда не обидит тебя. Слышишь?— и бережно поправлял
ее непослушный локон, — Никто и никогда! Потому что теперь у тебя есть я. А ты есть у меня, маленькая моя,
желанная, любимая…
Казалось, она никак не могла удержать в себе море счастья от настигшей их Любови, и слезы соленым
бальзамом изливались на их израненные души, истосковавшиеся по душевной и человеческой близости. Он
радовался и целовал ее глаза. И не было ни прошлого, ни будущего, а только сегодня и сейчас, в неповторимом
единении, которому, казалось, не будет конца.
Снова они были вместе, снова лежали, обнявшись. И она нежно гладила его сильное тело, обводя пальчиком
выемки шрамов.
— Гоша, откуда эти отметины? Это пулевые? Бедненький. Это же, наверное, было жутко больно. Такие
дыромахи! И эта страшная на виске.
— Знаешь, в моей жизни тоже все не так просто. Эти шрамы на теле — как вехи грешного пути. Не всегда
праведного и прямого. В этом ирония жизни. И понимать ее начинаешь тогда, когда ничего не в силах изменить.
Он говорил ей, открыв душу, как на исповеди. Слова, очищая помыслы, изливались в бархат ночи, приятно
будоража. А она слушала его, крепко обняв.
Много лет назад он сделал ошибку. А ведь могло все в жизни быть совсем по-другому. Он поменял свою
любовь на молодечество. Бурлила внутри сила воина. И конечно, не думал семьей себя связывать. Как только
узнал тогда от подруги, что у них может быть ребенок, сначала испытал чувство гордости, что это мое и могу. Был
разговор с ее родителями. Можно было получить отсрочку от призыва, учиться в техникуме дальше, завести дом,
семью. Но он подумал тогда: это дорога в рабство. Семейное. Хотят заженить! И сбежал. Как нашкодивший
мальчишка. В военкомате все удивлялись: сам напросился на войну. Там мог погибнуть. Был ранен, но ничего,
зажило все. В общем, тоже воевал, как и ее отец. Кто знает, может они встречались где-нибудь на войне. Но это вряд
ли, тема таких встреч скорее из совдеповских фильмов. Не знали практически друг друга солдатики. И шли в бой,