По правде, Шарп вступил в армию не для того, чтобы убивать французов. Его привёл в войска голод и недвусмысленный интерес, проявляемый к его персоне правосудием. Взяв шиллинг короля и надев шинель, человек становился недосягаем для закона. Так Ричард Шарп попал в армию. Его тридцать третий полк дрался во Фландрии, потом в Индии, где на поле битвы у местечка Ассайе Шарп получил первый офицерский чин.
С тех пор минуло много лет, большую часть которых Шарп провёл, сражаясь против французов в Испании и Португалии. Он носил зелёную куртку стрелка, но по прихоти судьбы командовал батальоном красномундирников. Ещё недавно Южно-Эссекский, теперь полк гордо именовался Собственным принца Уэльского Добровольческим, хотя чёрта с два кто-то из них добровольно покинул бы тёплые зимние квартиры со сговорчивыми местными девушками и потащился неизвестно куда по холоду.
Шарпа недовольство подчинённых нисколько не трогало. Армия — не курорт. Серым унылым утром колонна из четырёхсот двадцати двух человек шагала на восток.
Начался дождь, заполняя грязной, похожей на тусклую ртуть влагой канавки вдоль полей и борозды на тракте, пропаханные колёсами тяжёлых пушек. Армия Веллингтона нежилась в тепле и сухости, лишь полк Шарпа мок на стылой грунтовке, ведущей к седловине меж горных вершин, где Собственный принца Уэльского Добровольческий должен остановить улепётывающих лягушатников.
В то, что его полку придётся сражаться, Шарпу верилось мало. Сам Хоган, всеведущий глава разведки Веллингтона, сомневался в решимости французов прорываться под Рождество. А даже, если решатся, вероятнее всего выберут другую, более удобную и широкую дорогу. Так что Шарп рассматривал задание, как прогулку. Прогулку перед Рождеством.
Коль королю Георгу угодно, чтобы Шарп прогулялся в Ирати, ради Бога, от Шарпа не убудет. А, коль туда нагрянут лягушатники, им же хуже.
Полковник Жан Гуден хмуро следил, как спускают с флагштока триколор. Четыре года полковник командовал фортом Окагавия, и уходить отсюда было грустно. Очередное поражение, а их и без того хватало в жизни Гудена.
Окагавия тоже числилась в списке неудач: занюханный форт на дороге, забытой всеми, включая вездесущих гверильясов.
Да и в Париже о Гудене вспомнили не так давно. Кто-то из бюрократов с запозданием сообразил, что, пока родина в опасности, почти тысяча штыков прохлаждается на краю света.
Только треть от этой тысячи составляли солдаты гарнизона. Остальные были остатками разгромленной под Витторией армии: горстка драгун и пехота 75-го линейного полка. Сейчас они построились во дворе, вытягиваясь в струнку под тяжёлым взглядом командира, полковника Кайлю. Позади рядов пехоты с Орлов перед строем у телег сбились в кучу женщины и дети.
— Бабьё, — скривился Кайлю, подъехав к Гудену, — Мы, вроде, договорились оставить бабьё тут?
— Не договорились, — коротко бросил Гуден.
Кайлю хмыкнул, косясь на жмущихся друг к дружке женщин. Все они были жёнами и подружками гарнизонных лежебок. Многие качали на руках грудничков.
— Они же испанки! — воззвал к благоразумию собеседника Кайлю.
— Есть и француженки.
— Испанки, француженки… Они — обуза, Гуден! Залог успеха — скорость и натиск, а о каком натиске можно говорить с таким табором на закорках?
— Оставим, их убьют.
— На войне, как на войне, Гуден.
— Мы — французские солдаты, — твёрдо сказал Гуден, — а французский солдат не оставляет на смерть женщин и детей. Они идут с нами.
Гуден сознавал, что Кайлю абсолютно прав, что решение спасти от лютой смерти баб с ребятнёй может стоить жизни и им, и их мужьям, и остаткам полка Кайлю, но иначе поступить полковник не мог. Испанок, нашедших себе спутников жизни среди французских солдат и приживших от них детей, гверильясы не щадили. Нет, женщин Гуден бросить не мог.
— Мария, к тому же, вот-вот разродится, — добавил он, кивая на телегу, в которой лежала беременная испанка.
— Да хоть сама Дева Мария! — взорвался Кайлю, — Ваши бабы — обуза!
Видя, что его слова ничуть не поколебали седого полковника, он ядовито буркнул:
— Неудивительно, что вас, Гуден, зовут «Полковник Неудача».
— Вы забываетесь, — холодно зыркнул на него Гуден.
Он дольше, чем Кайлю, был полковником, а потому считался старше по званию. Остановка в карьерном росте имела свои жалкие преимущества.
— Я забываюсь? — хмыкнул Кайлю, — моими стараниями Франция получит боеспособных солдат, а не толпу бесполезных шлюх!
Он ткнул пальцем в сторону Орла, раскинувшего крылья над головами бойцов:
— Учтите, Гуден, если из-за вас он попадёт к врагу, я в лепёшку расшибусь, чтобы вы заглянули в дула ружей расстрельной команды!
Гуден тронул лошадь шпорами, направляя к воротам. «Полковник Неудача»? Так и есть. «Полковник Неудача».
Чёрная полоса началась ещё в Индии. Тринадцать лет назад пал Серингапатам, и с тех пор невезение преследовало Гудена. Другие получали награды, другие получали чины, а для Гудена даже полка не нашлось. Лишь убогий форт в медвежьем углу Европы. А вдруг удастся пробиться к своим, да вдобавок с Орлом Кайлю? Последний шанс Гудена реабилитироваться в глазах командования. Только стоит ли этот шанс жизней этих несчастных и их ребятишек?
Он улыбнулся своему сержанту:
— Открывай ворота. Когда выйдут последние, подожжёшь фитили.
— А женщины, мсье? — волнуясь, спросил сержант, — Женщин берём с собой?
— Куда же их денешь, Пьер? Берём, конечно.
Первыми выехали драгуны. Смеркалось. Идти Гуден надумал ночью, чтоб обвести вокруг пальца партизан, буде они появятся. За четыре года гверильясы ни разу не беспокоили гарнизон Окагавии, но сейчас вполне могли сунуться. В Испании осталось не так уж много французов, чтоб привередничать.
Гуден заранее распустил слухи о том, что его воинство намерено присоединиться к осаждённым в Памплоне соотечественникам. Купись на слух партизаны, они бы обложили тракт к Памплоне, и путь во Францию был бы свободен.
Гуден сомневался, что гверильясы обманутся, и очень надеялся, что никто из его людей не отстанет в пути, ибо пленных партизаны сжигали заживо, сдирали кожу, пытали. Такой войны Гуден не понимал и понимать не хотел, тем более, что приходилось скрепя сердце признать: из того, что делали гверильясы с французами не было ничего такого, чего французы не делали бы с гверильясами.
Через ворота промаршировала пехота с Орлом. Следом женщины.
Гуден дождался, пока сержант запалит фитили, и только тогда пришпорил коня. Отъехав метров на пятьсот, он остановился, чтобы увидеть, как погибнет укрепление, четыре года служившее ему домом.
Огонь достиг порохового погреба, и ночь озарила яркая вспышка. Секундой позже донёсся грохот, подхваченный эхом. Сила взрыва была такова, что тяжёлые крепостные орудия пушинками смело со стен.
— Если мы потеряем Орла, — сказал в спину Гудену подъехавший Кайлю, — я обвиню вас.
— Значит, будем оба молиться, чтобы у англичан не хватило ума перекрыть эту дорогу.
Язык пламени жадно лизали груду камней, несколько минут назад бывшую фортом Окагавия. Что там могло гореть?
— Меня волнуют гверильясы, — не унимался Кайлю, — Об англичанах позаботится генерал Пикар.
Таков был план. Предполагалось, что генерал Пикар выдвинется из Франции, из Сен-Жан-Пье-де-Пор, и займёт перевал. От Гудена требовалось лишь провести своих людей по сорокакилометровому отрезку мёрзлого просёлка от Окагавии до перевала.
Где их будет ждать генерал Пикар. В захолустной дыре под названием Ирати.
— Не такая уж и дыра, — пожал плечами Шарп, глядя вниз.
В слабых лучах садящегося солнца Ирати смотрелось вполне живописно. Скопление каменных лачуг на дне укромной долины у слияния двух ручьёв. Над халупами возвышался постоялый двор, дававший приют странствующему через перевал народу.
— Правда, жить бы я тут вряд ли согласился, — признал стрелок.
— Вы же не пастух, а они — пастухи, — заметил капитан д’Алембор.