Там имелись гостиная, рабочий кабинет, спальня и еще одна комната неизвестно для чего, обставленная не хуже прочих. С туалетом казусов больше не возникало, потому что никто не берет туда ключи, предпочитая оставлять их на столике в прихожей. Пока мой хозяин отправлял естественные нужды, я сидел в специально отведенном для меня кресле подле дверей. Теперь меня трудно стало украсть, в контракте мне позволено было оказывать сопротивление и призывать на помощь звуковыми сигналами. Вроде как в номерок при ключе было вмонтировано хитрое противоугонное устройство. Этим хитрым устройством были мои волосатые лапы бывшего спортсмена и мои голосовые связки. Мне также дозволялось отвечать на вопросы хозяина касательно местного сервиса и при необходимости пользоваться вторым туалетом, который устроили в номере специально для меня. Со временем я научился становиться почти незаметным, сливаясь с обстановкой, превращаясь в деталь интерьера. Если человек жил в люксе более суток, то уже наутро он переставал замечать меня и вел себя так, будто я и впрямь был жестяной биркой, соединенной с ушком ключа, что валяется на столике в прихожей. Чем только не занимались в моем присутствии! Напропалую дулись в карты, напивались вдрызг, разрабатывали планы налета на местное отделение национального банка... Всю эту информацию я обязан был пропускать мимо своих органов восприятия. И я пропускал. Какая мне была разница? Я садился в свое кресло и превращался в деталь интерьера. Иногда мужчина приводил женщину. Ой, кто это, взвизгивала она, ловя на себе мой оловянный взгляд. Где, недоуменно озирался хозяин. Ах, это... Меня даже перестали называть "этот", на каком-то этапе своей биографии я утратил имя и пол, стал вещью. Вещественным доказательством. Вот как они говорили обо мне: ах, это... И мужчина вел женщину в спальню, и там они занимались чем положено. Мне было наплевать. Какая разница жестяному номерку, что происходит вокруг?
Между тем, внешне я сохранял все признаки человека. Я оставался организмом мужского пола. И эти мои недостатки порой сбивали с толку моих хозяев. Особенно если это были организмы женского пола. Не однажды в люксе проживали богатые дамы, и большей частью они не обращали на меня внимания. Но одна путешествующая стерва, молоденькая вдовушка, крепко насосавшись в баре и никого не подцепив, вернулась в люкс разочарованная, и жестяной номерок, прицепленный к ушку ключа, которым она отпирала дверь, внезапно обрел в ее глазах очертания хорошо сложенного мужчины средних лет. Отлично, сказала она, запри ворота покрепче. Посмотрим, каков ты в настоящем деле, говорила она, мотаясь по гостиной и расшвыривая во все стороны свои тряпки и побрякушки. Мадам, сказал я, не забывайте, что я всего лишь номерок. Разумной женщине и в голову не придет заниматься любовью с номерком от ключа. Придет, сказала она, ты ничего не понимаешь в этом, любовью можно заниматься даже с самцом каракатицы, если его как следует растормошить. Неужели ты уступишь в любви самцу каракатицы? Мадам, сказал я, прошу вас, опомнитесь, но ей осталось лишь расстегнуть браслет наручных часов, и затормозить эту распаленную самку каракатицы было практически невозможно. Она затащила-таки меня в постель, и я вспомнил прежнюю резвость. Вероятно, в ту ночь мы с ней изобрели новый вид полового извращения - совокупление с номерком от ключа. Это развлечение пришлось по вкусу моей хозяйке, и она эксплуатировала меня похлеще тех нефтяных скважин, что остались ей от покойного супруга. Скачки длились круглосуточно с перерывами на подзарядку в баре, и к концу первой недели я понял, отчего умер ее самец.