---------------------------------------------
Ларри Нивен
В 1900 году Карл Ландштейнер классифицировал человеческую кровь, определив четыре группы по признаку несовместимости: А, В, АВ и O.
С тех пор появилась возможность сделать больному срочное переливание в случае шока или травмы и надеяться на то, что переливание не окажется смертельным.
Движение за отмену смертной казни в те годы только зарождалось, но уже было обречено.
Vh83uOAGn7 был его телефонный номер. Заодно, это был номер его водительского удостоверения, номер карточки социального обеспечения, номер военного билета и медицинской карточки тоже.
Два документа были уже признаны недействительными, остальные, за исключением разве что медицинской карточки, более не имели никакого значения. Его имя было Уоррен Льюис Ноуэлз, к тому же его ждала смертная казнь.
Суд окончился день назад, но приговор от этого не потерял актуальности. Лью был виновен. А если кто-нибудь в этом сомневался, казнь сама по себе служила самым священным из доказательств. Завтра к восемнадцати часам к нему применят высшую меру. Брокстон, конечно, подаст апелляцию под тем или иным предлогом, которая, конечно, будет отклонена.
Камера была очень уютной, маленькой и мягко обшитой. Впрочем, никто не пытался поставить под сомнение здравость рассудка обвиняемого, поместив его в камеру с обшивкой. Сумасшествие больше не служило поводом для того, чтобы преступать закон.
Мягкая обшивка была приятного и спокойного зеленого цвета и покрывала одну стену. Внешнюю стену. Остальные три стены камеры были просто построены из металлических прутьев. Эти прутья отделяли его от коридора, от угрюмого старика слева и от сопляка дурацкого вида справа. Прутья были толщиной в десять дюймов. Расстояние между ними было равно восьми. На прутья налепили силиконовые подушечки.
В четвертый раз за сегодняшний день Лью хватал подушечки всеми пальцами и тянул изо всех сил, стараясь оторвать. Подушечки напоминали губчатую резинку с краем толщиной в полпальца и почему-то не отлипали. Когда Лью разжимал скрюченные пальцы, подушечки тут же снова принимали форму заветного квадратика.
— Это несправедливо, — сказал он наконец.
Сопляк справа даже не шелохнулся. Все десять часов, что Лью провел в камере, парень просидел на краешке своей койки, наклонив голову книзу так, чтобы жидковатые черные волосы падали на глаза. Тень сопляка, появившаяся в пять часов пополудни, росла очень равномерно и становилась все чернее. Его длинные волосатые руки шевелились, только когда ему приносили пищу, причем остальные части тела оставались неподвижны.
Услышав голос Лью, старик из камеры слева поднял голову и спросил с горьким сарказмом:
— Что, невинная жертва?
— Нет, я…
— Ну вот, ты хотя бы честный парень. А что ты натворил?
Лью все рассказал старику. Рассказывая, он так и не смог прогнать интонации невинной жертвы. Старик улыбался с видом знающего человека. Казалось, он ожидал услышать все именно так, как рассказывал Лью.
— Тупость, — наконец заключил старик. — Тупость всегда влечет за собой высшую меру. Слушай, ну уж если тебе так нужно, чтобы тебя казнили, неужели нельзя совершить что-нибудь стоящее? Ты посмотри на того парня с другой стороны. Видишь его?
— Вижу, — буркнул Лью, не глядя.
— Он — органлеггер.
Лью почувствовал, как его собственное лицо застыло в гримасе испуга. Усилием воли он заставил себя еще раз украдкой посмотреть в соседнюю камеру. Его словно ударило током — сопляк смотрел прямо на него. Своими тусклыми черными глазами, едва различимыми под свисающими космами волос, он смотрел на Лью, как мясник, оценивающий тушу хорошо пожившей коровы.
Лью придвинулся поближе к прутьям, за которыми сидел старик.