– Верно, – согласился старый Том, – перебрались через дорожку и поднялись на холм.
– Но вы же не знаете этого наверняка, – возразила Кейт, – потому что не видели… Или всё же видели? Из окна?
– Не волнуйся, я знаю это наверняка. Оно верно: я видел их в окно, – но узнал всё иначе…
Старый Том посмотрел на собеседницу насторожённо, хотя и с улыбкой на лице.
– Пожалуйста, расскажите. Пожалуйста, – взмолилась Кейт.
Старик бросил взгляд на потолок и спросил, наклоняя голову:
– Ты знаешь, кто он?
– Мистер Зловрединг? Поверенный.
Старик кивнул.
– Верно. И нам ни к чему, чтобы всё это было на бумаге.
– Не понимаю…
Старик вздохнул и взял в руки нож.
– То, что я расскажу тебе, ты расскажешь ей, а он запишет всё это на бумаге.
– Миссис Мей ничего ему не расскажет. Она…
– Она с ним заодно, вот как я это мыслю. И понапрасну спорить со мной. Видно, теперь человек не может умереть там, где рассчитывал. И знаешь почему? – спросил он, свирепо уставившись на Кейт. – Из-за того, что написано на бумаге.
Яростно перекрутив прут, старый Том сложил его пополам, а Кейт, в полном недоумении уставившись на него, робко спросила:
– А если я пообещаю никому не говорить?
– Пообещаешь?! – воскликнул старик и, глядя на Кейт, указал пальцем наверх: – Её двоюродный дедушка, старый сэр Монтегю, обещал этот дом мне. Так и сказал: «Он твой, Том, до конца жизни». Обещания! – сердито буркнул старик, словно выплюнул это слово. – Обещания что корка от пирога: их на то и дают, чтобы нарушать.
Глаза Кейт налились слезами.
– Ладно! И не надо… не рассказывайте!
Лицо Тома изменилось почти так же внезапно, как у Кейт.
– Ну полно, маленькая, не плачь, – сказал он, удивлённый и огорчённый её слезами.
Но Кейт, к своему стыду, не могла остановиться. Слёзы градом катились по щекам, кончик носа, как всегда, когда она плакала, пылал огнём.
– Я только хотела узнать, – всхлипывала Кейт, нашаривая платок, – всё ли у них в порядке… и как им удалось устроиться… и нашли ли они барсучью нору…
– Уж её-то они нашли, можешь не волноваться. Ну перестань же плакать, маленькая. Полно тебе.
– Я перестану… через минутку, – сказала Кейт приглушённым голосом и высморкалась.
– Послушай-ка меня, – продолжил старик, совершенно расстроенный, – уйми слёзы, утри глаза, и старый Том тебе что-то покажет… – Он неуклюже встал с табурета и склонился над ней, опустив плечи, как птица крылья, словно желая её защитить. – Это тебе понравится. Ладно?
– Всё, – сказала Кейт, в последний раз насухо вытерев глаза и нос, убрала платок и улыбнулась старику. – Вот и перестала.
Старый Том опустил руку в карман, но затем, кинув осторожный взгляд на потолок, казалось, передумал: было слышно, что шаги наверху направляются к лестнице.
– Всё в порядке, – сказала Кейт, тоже прислушиваясь.
Тогда он вновь пошарил в кармане и вытащил мятую жестяную коробочку вроде тех, в которых курильщики трубок держат табак, и принялся неловко открывать крышку узловатыми пальцами. Наконец она открылась. Тяжело дыша, старый Том перевернул коробочку и что-то оттуда вытряхнул.
– Вот…
Кейт увидела на его мозолистой ладони крошечную книжечку и, не веря своим глазам, воскликнула:
– О!
– Бери, бери, она не кусается. – И в то время как Кейт робко протянула к нему руку, добавил с улыбкой: – Это дневник Арриэтты.
Но Кейт и так знала это; знала ещё до того, как увидела потускневшие золотые буквы: «Записная книжка-календарь с пословицами и поговорками». Книжечка была выцветшая от солнца, с потёками и пятнами от дождя и такая ветхая, что, когда Кейт раскрыла её, все страницы целиком выскользнули из переплёта. Чернила или карандаш, а может быть, сок каких-то растений – чем там пользовалась Арриэтта, когда писала, – потеряли свой цвет и стали где коричневыми, где жёлтыми, а где блёкло-лимонными. Книжка раскрылась на 31 августа, и Кейт прочитала вверху страницы изречение: «Небесный свод – наш лучший кров», – а под ним неумелой рукой Арриэтты было нацарапано три фразы: «В кладовой пауки», «Миссис Д. уронила кастрюлю. С потолка течёт суп» и «Разговаривала со Спиллером».
«Кто такой Спиллер? – спросила себя Кейт. – Тридцать первое августа? К этому времени они уже покинули большой дом. Значит, Спиллер появился в новой жизни Арриэтты тогда, когда они очутились под открытым небом». Кейт наугад перевернула назад несколько страниц.
«Мама сердится».
«Нанизывала зелёные бусы».
«Лазала на живую изгородь. Яйца тухлые».
«Лазала на живую изгородь? Видно, Арриэтта занялась охотой за птичьими гнёздами… а яйца оказались плохими, ведь был уже… – Кейт посмотрела на число. – Да, тот же август, и девиз этого дня был: „За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь“».
– Откуда она у вас? – спросила Кейт изумлённо.
– Нашёл.
– Где?
– Здесь. – Том устремил взгляд к очагу.
– В этом доме?! – удивлённо воскликнула Кейт, и в то время как смотрела на его непроницаемое морщинистое лицо, ей внезапно припомнились недобрые слова мистера Зловрединга: «Самый большой лжец в округе».
Но ведь вот на её ладони лежит настоящий дневник Арриэтты. Кейт уставилась на него, пытаясь разобраться в собственных мыслях.
– Хочешь, я тебе ещё что-то покажу? – предложил вдруг старый Том. – Иди-ка сюда.
Кейт стало даже жаль его: казалось, он догадался о её тайных сомнениях, и, поднявшись со стула, она медленно, словно во сне, направилась следом за ним к очагу.
Старик наклонился и, тяжело дыша от напряжения, принялся отодвигать от стены тяжёлый дровяной ларь. Только он оттащил его в сторону, как на пол с тихим стуком упала дощечка, и Том испуганно взглянул на потолок. Наклонившись вперёд, Кейт увидела, что дощечка прикрывала довольно большое отверстие со стрельчатым верхом, выдолбленное в плинтусе.
– Видишь? – сказал, немного запыхавшись, старый Том и прислушался, всё ли в порядке. – Этот ход идёт до самой кухни. Здесь к их услугам был огонь, там – вода. Они жили здесь много лет.
Кейт опустилась на колени и заглянула в дыру.
– Здесь? В вашем доме? – В её голосе явно звучало недоверие, чуть ли не испуг. – Вы говорите про… Пода? И Хомили?… И маленькую Арриэтту?
– Да, и они тоже. К концу, так сказать.
– Но разве они не жили под открытым небом? Арриэтта так об этом мечтала…
– Ну, под открытым небом они пожили предостаточно, – коротко усмехнулся старый Том. – Если только это можно было назвать жизнью. Или, коли на то пошло, если это можно было назвать открытым небом. Но ты только посмотри: тут, за стеной между дранкой и штукатуркой, у них была лестница! Настоящий многоквартирный дом в шесть этажей, и на каждом – вода. Видишь вот это? – Он положил ладонь на ржавую трубу. – Она спускается от бака на крыше и идёт в кухню. Они сделали в трубе шесть кранов – и никогда ни одной протечки!
Старый Том замолчал, погрузившись в воспоминания, затем поднял дощечку, закрыл дыру и подвинул на место ларь.
– Они жили тут много-много лет, – сказал он с неприкрытой гордостью и нежностью в голосе и, вздохнув, выпрямился и отряхнул с рук пыль.
– Они? Но кто именно? – торопливо прошептала Кейт. (Шаги наверху были уже на лестничной площадке.) – Вы говорите про других добываек, не про моих, да? Вы же сказали, что мои нашли барсучью нору, верно?
– Нору-то они нашли, не волнуйся, – сказал старый Том и, хмыкнув, направился, чуть прихрамывая, к своему табурету.
– Но откуда вы это знаете? Кто вам рассказал? – не отставала Кейт, и от волнения её слова обгоняли друг друга.
Старый Том сел, выбрал прут и неторопливо – можно было с ума сойти от нетерпения – проверил пальцем остриё ножа.
– Она, – сказал он наконец и разрезал прут на три части.
– Вы разговаривали с Арриэттой?
Он предостерегающе поднял брови и дёрнул головой, чтобы говорила тише. Кейт услышала тяжёлые шаги на деревянных ступенях лестницы.