Там вообще культура толще,
Мы тут лаптем щи хлебаем,
А у них стекло и вилки,
Бабы носят кружева,
По нужде на двор не ходят,
А в горшки - ночные вазы,
Ну и что, что на чужбине,
Зато в шелковых чулках.
Слухи обрастали гуще:
Змей владеет языками,
Может, он большой ученый,
Филантроп и патриот.
Там с красавицами туго -
Бабы лошадей не краше.
Вот он русских и таскает -
Улучшает генофонд.
Время шло, и Змей занесся,
Стал нахальным и спесивым,
Перестал, как сумасшедший,
Свое брюхо набивать.
Пожелал: "Во время пира
Музыканты пусть играют,
А красавицы танцуют -
Сам хочу я выбирать".
Ляжет, гад, аки патриций,
Уплетает, запивает,
Из отверстий дым пускает
В виде стрелок и сердец.
Девы водят хороводы,
Как на ярмарку, одеты,
Круто спинки выгибают
И мечтают про дворец.
Были, правда, и такие,
Кто ни в жисть не соглашались,
С домочадцами бежали
На восток, на север, юг.
Так страна и расширялась
За счет этих непокорных,
Не проникшихся наивно
Ни одной из заманух.
Слух до Киева добрался.
Князь подумал: "Хлеба, зрелищ -
Все не ново, но полезно:
Змей у нас теперь партнер.
Пусть подавится, вражина!
Жаль, не я это придумал,
Эх, того бы миротворца
В подземелье... Впрочем, вздор.
Посадить всегда успеем".
И отдал приказ, чтоб Змею
Больше не чинить препятствий,
Дядьку гривной наградить.
Сообщить переселенцам
На окраины: полгода
На период обустройства
Могут подать не платить.
Вскоре князю доложили:
"В государстве все спокойно,
Люд в тебе души не чает,
Начал вещим называть,
Кое-где - великим, мудрым,
Где-то - добрым, справедливым,
Ну а кто еще не чает,
Мы найдем, как подсказать.
Дядьке гривну золотую
Лично сам тиун навесил.
Предоставлены Змеюке
Горизонт и коридор.
Кстати, он неподалеку
От столицы приземлился.
Ждет гостинцев, скоморохов
И красавиц на подбор".
Князь не ждал такой засады,
Даже ножкой грозно топнул,
Но, остыв, велел отправить
Все Горынычу сполна.
И опять какой-то дядька -
Таковой всегда найдется -
Воду стал мутить в народе:
Всех красивей-то княжна!
И уже бушует вече,
Справедливости желая,
Змей психует, в нетерпенье
Шеями заплелся в жгут,
Князь в сердцах гонцов отправил,
Хоть бояре были против,
За дружиной на границу,
А калики тут как тут!
И давай давить на князя
Историческим примером:
В Греции так тоже было,
Ничего, мол, обошлось.
Должен был царь Агамемнон
Дочь пожертвовать родную,
На алтарь под нож отправить,
Чтоб унять богини злость.
В горло бедного папаши
Тоже вся страна вцепилась:
Дескать, ветер не подует -
В Трою флот не поплывет.
Хорошо, что Артемида
Заменила деву ланью -
Ифигения в Тавриде
Припеваючи живет.
Князь каликам перехожим
Повелел катиться в баню,
Знать, запачкаться боялся,
Да и дух от них вонюч.
Сам на женской половине
Отыскал жену в светелке,
Где она с утра рыдала,
И закрыл ее на ключ.
Дочь позвал и со слезами,
Горестно в рукав сморкаясь,
Про Горыныча, про вече
И про Трою изложил.
Но княжна от хоровода
В виде конкурса, кто краше,
Горделиво отказалась:
"Коли Киев так решил,
Коль судьба моя такая -
Защитить любимый город
От пожара и разора,
Я смиренно покорюсь.
Если умереть придется,
Как сестрицам из народа,
Долю горькую - любую -
С ними честно разделю".
Собралась без канители,
Не взяла и зубной щетки,
А тем более уборов,
Украшений и вещей,
Все твердит: "Не провожайте!"
Князь лишь крикнул на прощанье:
"Продержись хотя б до завтра,
Войско скачет с рубежей!"
И пошла, аки на плаху,
Держа шею величаво,
Мамки-няньки в окнах машут,
Но она глядит вперед.
А дворовая собачка -
С ней княжна всегда играла -
Незаметно увязалась
Вплоть до самых до ворот.
А обоз с дарами раньше
Для Горыныча собрали
И отправили, чтоб ирод
На часок-другой присел,
Перестал уже метаться,
Лес березовый корежить
И вытаптывать угодья,
Взборонённые под сев.
Закусив, а также выпив,
Подобрело чудо-юдо,
Вместе с тем и разрезвилось,
Захотело куражу.
"Где, - кричит, - ваши девчата,
Лучшие на целом свете?
Если их сейчас не будет,
Я вам всем тут покажу!"
Прибежали скоморохи,
Задудели и запели,
Заплясали, засвистали,
Заходили кувырком.
Как дитя, Змей веселился,
Расхрабрившись, музыканты
Врезали ему частушки
Про него же самого:
"Мы со Змеем выпивали,
Как же плохо мне с утра!
Ох, головушка хворает,
Хорошо - она одна!
Эк Горыныча стошнило -
Вышел Днепр из берегов!
Видно, Змеюшка сердечный
Отравился тиуном.
Где гуляла ты, Бурёнка,
Кому сердце отдала?
Трехголового теленка
От кого ты родила?"
Осознав намек не сразу,
Поначалу хохотавший,
Змей спалил певцов беспечных
И взревел одним из ртов:
"Хватит головы морочить!
Где, я спрашиваю, девки?
Если тотчас их не будет,
Покажу еще не то!"
Подойдя, княжна сначала
Потеряла силу духа -
На ее глазах Горыныч
Превратил героев в прах -
В то же время разозлилась:
"Ишь, что изверг вытворяет!"
Жучка же, дрожа от страха,
Спряталась стремглав в кустах.
Змей, красавицу увидев,
Тоже потерял дар речи,
Только он - от восхищенья,
А она ему кричит:
"Что ты тут еще покажешь?
Убиваешь безоружных,
Что в лицо беде смеялись?
Этим нас не удивить!"
Шевельнул злодей крылами:
"Удивиться хочешь, крошка?
Ну, гляди!" - и звероящер
Поднялся во весь свой рост.
Лес стоячий - и то ниже,
Голова затмила солнце,
Крылья облака закрыли,
Запрудил речушку хвост.
Дева густо покраснела,
Но решила не сдаваться,
И, махнув косой, сказала,
Руки в боки уперев:
"Так стоять на задних лапках
Может и моя собачка!"
"Ой-ой-ой, - загоготал он, -
Докажи, иначе съем!"
И зубами дружно щелкнул.
А вообще на самом деле
Есть ее не собирался
Ни за что и никогда,
Потому что с ним впервые
Что-то странное случилось:
Будто птички щебетали
Слева в зоне живота.