В наступившей тишине неожиданно прозвучал торжествующий голос Мишгана:
– Братан мой!
Митя огляделся – все прятали глаза, стараясь не смотреть в строну лежащего на асфальте Николая Петровича…
Из Лефортова ребята молча разъехались по домам, благо, история была в тот день последним уроком. Через пять дней, на следующей истории, вместо Николая Петровича в класс вошла завуч. Испуганно поглядывая в сторону развалившегося за столом Мишгана, сообщила, что Николай Петрович по семейным обстоятельствам перевелся в другую школу, а историю у них теперь будет вести другой педагог, Маргарита Семеновна…
После этого Мишгана как подменили. По коридорам на переменах он ходил, гордо выпятив цыплячью, в общем-то, грудь, всегда в сопровождении «корешков», или, как он говорил, бригады – Дыни, Тыквы, Тяпы и Иголкина.
Теперь уже безо всякого стеснения новоявленный гроза школы «тряс» младшеклашек, заставляя отдавать ему деньги. «Стуканешь – кадык вырву!», – явно подражая кому-то (да ясно, кому!), обещал Мишган очередной жертве, зажатой в углу школьного туалета или за трансформаторной будкой позади школы. И жертва безропотно прощалась с выданными родителями «на буфет» десяткой или полтинником.
Одноклассников, правда, Мишган не трогал. «Где живешь – там не сори!», – сказал он как-то, и Митя тогда понял – все, он уже там, в той, «братвовой» жизни.
Впрочем, легче от этого никому не становилось. В классе воцарились законы Мишгана. Помимо «корешков» он обзавелся «шестернями», Владиком Тужилиным и Артемом Кондилаки, которые таскали за своим «боссом» рюкзак, носили ему «хавчик» из буфета, делали «домашку», бегали за сигаретами (вся Мишгановская компания регулярно смолила все за той же трансформаторной будкой).
Несколько раз Калач, как все в школе стали звать Мишгана, избил Стасика Куприянова – тот никак не признавал «братвовые» законы. Причел бил его Мишган так – Дыня, Тыква и Тяпа держали жертву за руки, а Калач лупил руками в тренированный Стасиков живот и орал: «Гнись, чмо, урою!» Два раза Куприянов выстоял, а на третий – сломался, и, размазывая кровавые сопли по лицу, прошамкал разбитыми губами, что согласен жить «по понятиям».
Митя все это видел, потому что Мишган заставлял всех пацанов в классе присутствовать при экзекуции. «Кто не пойдет, тот чамора последняя!», – сообщал он негромко, и все шли – чаморой на «братвовском» языке называли опущенных. Кто это такие – Мишган просвятил класс давно, еще в прошлом году.
Вскоре в компании Калача появились и девчонки – Вичка Жемчугова, у которой мама работала в супермаркете, Дашка Стеценко, самая бойкая и заводная в классе, и… И Светка Теплякова. Когда Митя через коридорное окно первый раз увидел ее разгуливающей по школьному двору под ручку с ухмыляющимся Мишганом, у него внутри все оборвалось, захотелось подбежать, вырвать руку, и дать, наконец этому… этому… Но перед глазами тут же возник скорчившийся Николай Петрович, разбитое лицо Стасика Куприянова, и Митя бессильно прислонился лбом к холодному стеклу.
Мишгана он боялся. Боялся больше всего на свете…
И вот теперь этот самый Мишган «влетел», получил «припашку», и по всем этим его дурацким «понятиям» получалось, что виноват в этом Митя. Почему Митя? Да потому что «по понятиям» всегда выходило, что виноват кто угодно, только не Мишган…
Прозвенел звонок. Все зашумели, математичка бодренько уцокала каблучками из класса, а Митя, торопливо запихивая в сумку учебник, тетрадь и дневник, весь сжался, чувствуя, как сзади, со спины, к нему приближается неизбежное…
Вот на плечо легла расслабленная, похожая на тюлений ласт рука…
Вот Мишган, полуповиснув на Митиной шее, появился в поле зрения – всегдашняя дурашливая веселость на лице, сощуренные глаза, губы трубочкой…
Вот губы раздвинулись и Мишган изрек:
– Ну че, Филя, попал? Эта дура мне из-за тебя, лоха, вломила… Будешь пыхтеть за двоих, усек? Чтобы к понедельнику все сделал. Притаранишь готовые примерчики за полчаса до первого урока. Врубился?
Словно со стороны, Митя услышал чей-то блеющий голосок:
– Калач, ну чего ты… Я ж это… Ну, не успею я… Мне ж еще свои примеры делать…
Кто это? Да это же сам Митя говорит! А вокруг уже хихикают, Вичка колокольчиком заливается:
– Ха-ха-ха! Влип Каркуша!
– Не колышет, – отрезал Мишган, ткнул Митю неожиданно жестким пальцем в грудь: – Сделаешь, понял? А не сделаешь – косяк, башлять будешь за мое попадалово. Сотня, если в понедельник не успеешь. А если сотню не отдашь – в среду двести, в пятницу пятьсот. Ну, усек, тормоз?!
Митя обречено повесил голову. Губы сами собой прошептали:
– Усек…
– Все, вали… Хиляем, бригада! – Мишган оттолкнул Митю и не спеша двинулся между рядами столов к выходу из класса. Следом за ним «похиляла бригада» – Вичка, Иголкин, Дыня, Тыква, отвесивший Мите подзатыльник, потом Дашка, Тяпа и… И Светка Теплякова, эльфийская принцесса Светилиэль, даже не взглянувшая в Митину сторону…
Глава вторая, в которой происходит непоправимое
Пятница – самый хороший день недели. Разумеется, при условии, что в субботу в школу не надо. В Митиной школе мудрые педагоги еще три года назад порадовали детишек, так организовав учебный процесс, что по субботам уроки были только у выпускных классов, а остальные – гуляй, балдей, наслаждайся законным лишним выходным.
Но суббота субботой, а Митя больше всего любил именно пятницу. Уроки делать не надо – впереди два свободных дня, успеется. Можно поздно лечь, потому что назавтра никто тебя не поднимет ни свет, ни заря и не погонит получать знания.
И, наконец, в пятницу два последних урока – физкультура, а Митя от нее освобожден аж до ноября по причине сколиоза. Правда, приходилось три раза в неделю ходить на лечебную физкультуру в поликлинику, но это ладно, это не школа…
Пока весь Митин класс, громыхая и улюлюкая, ломился в раздевалки возле спортзала, сам Митя закинул за спину рюкзачок и поспешил на первый этаж. Заветная бумажка с надписью рукой директора: «Дмитрий Филиппов. 7 „а“ класс. Освобожден от физкультуры с 5 сентября по 5 ноября. Уроки физкультуры проходят по пятницам, с 13–00 до 14–45» и его же собственноручной подписью зажата в кулаке.
Охрана на выходе из школы имела строжайший приказ все того же директора – никого без разрешения не впускать и не выпускать. Что поделать, времена такие…
Митя больше всего боялся, что сегодня дежурными могут быть Жрец и Рыжий. Эти долдоны принялись бы уточнять, звонить в учительскую, сверяться с расписанием, проверять фамилию… А дел-то полным-полно, а времени-то и так в обрез, выходные из-за Мишгана обещали выдаться тяжкие.
Митя сбежал по лестнице и облегченно улыбнулся – на выходе дежурили Майор и Капитан. Эти пропустят без слов. Во-первых, потому-то Митю хорошо знают, а во-вторых, бывшие офицеры-спецназовцы, они верят не столько бумажкам, сколько глазам. Свои, в общем, люди.
Сколько Митя себя помнил, школу всегда охраняло только два человека – здоровенный толстый парень по кличке Жрец, прозванный так за то, что постоянно жевал, и его напарник, рыжий, как осенний клен, детина с веснушчатым лицом по прозвищу, ясное дело, Рыжий.
Охранники эти лично Мите не нравились – наглые, тупые, с дурацкими шуточками вечно… Зато Мишгановская компания с ними чуть ли не дружбу водила, и пару раз Митя видел, как Жрец курил вместе с Мишганом и остальными за трансформаторной будкой.
Однако весной, кажется, в апреле, в школе произошло ЧП – в кабинете, где готовился к уроку 11-ый «б», поймали бритого наголо парня с какой-то дрянью, не то с марихуаной, не то с чем-то похуже… Был большой скандал, и на общем заседании родительский комитет принял решение – охрану школы усилить. Так на дверях появилась вторая смена охранников – Майор и Капитан.
В отличии от Жреца и Рыжего, эти были худощавыми, невысокими и вообще каким-то замухрышчатыми… Однако дело свое знали – ни к старшеклассникам, ни к учителям теперь просто так никого не пропускали, да и прогульщикам стало туго: сбежал с урока – отсиживайся где-нибудь в укромном месте, из школы тебя все равно не выпустят.