– Думаю, вы понимаете, о чем я, – быстро проговорил Деннис. – Вы именно тот Генри Хокинс, который принимал участие в Королевском дерби [2] , проводимом в Англии, в Эпсоме. Вы – единственный американец, выигравший там два заезда.
– Да уж, эти состязания были для меня не из худших, – скромно признался Хок.
– , Но я не понимаю, мистер Хокинс, – продолжал настырный журналист, – почему вы, такой известный человек, такой знаменитый наездник, согласились участвовать в соревнованиях на какой-то третьесортной ярмарке! Зачем вам это?
Улыбка Хокинса погасла. По его лицу будто прошла тень, но заметить это мог бы лишь особо проницательный человек: уже через секунду старый наездник взял себя в руки и без всякой обиды ответил на вопрос журналиста:
– Все очень просто. Я был наездником, сынок, а не владельцем лошадей. У меня было имя, но не было денег. Ездой на лошадях я зарабатывал себе на жизнь, а когда уже не смог этого делать, купил подержанную двуколку и рысака, который когда-то был отличным скакуном, но слава его давно уже миновала. Тем не менее, он выиграл несколько скачек, и я получил немного денег, только-только чтобы некоторое время продержаться на плаву. Но самая его большая заслуга в том, что от него родился Пэдди Бой, который уже несколько раз стал победителем и наверняка станет еще.
– П-простите меня, – запинаясь, пробормотал Деннис. – Я не имел права совать нос не в свое дело.
– Ну конечно, имел, сынок. Ведь это твоя работа.
– А вот и мой фотограф, – поспешно сказал журналист, все еще ощущая неловкость. – Быть может, вы разрешите вас снять?
Хокинс увидел, что к нему и в самом деле направляется фотограф, а следом за ним и его внучка, Ребекка.
– Снимайте на здоровье, но только при условии, что вместе со мной сфотографируют и мою внучку, – заявил Хокинс. – Думаю, вашим читателям будет приятнее смотреть на хорошенькое женское личико, чем на мою морщинистую физиономию.
Насчет своей внучки бывший наездник не ошибался. Ребекка Хокинс и в самом деле была хорошенькой. Стройная, чуть выше среднего роста, с копной черных кудряшек, ниспадавших до плеч и обрамлявших белоснежное, гладкое, как фарфор, лицо, лишь на щеках тронутое румянцем. Картину дополняли алые, четко очерченные губы и огромные глаза необычного рыже-карего цвета. «Словно херес в хрустальном бокале», – любил говаривать дедушка.
Сейчас эти глаза сияли, а улыбка обнажила маленькие, ровные, белоснежные зубки. Взгляд, которым Ребекка одарила дедушку, был полон торжества.
– Иди сюда, Бекки, – позвал Хок. – Наша фотография скоро будет красоваться в газете. Здорово, правда? Может, уже завтра напечатают? – обратился он к фотографу.
– Боюсь, что нет, сэр, – отозвался тот. – Завтра только будут готовы снимки. А сейчас прошу не шевелиться и смотреть в объектив.
Хок с Ребеккой послушно уставились в объектив стоявшей на треножнике камеры, а фотограф юркнул под черное покрывало. Послышался громкий щелчок, фотограф забрал свою камеру и удалился.
– Спасибо за интервью, мистер Хокинс, – проговорил Деннис. – И удачи вам завтра на скачках.
– Не стоит благодарности, молодой человек.
– Пэдди Бой прошел сегодня просто великолепно, – заметила Ребекка, когда они с дедом направились к конюшне. – Он это и сам знает. Видел бы ты, как он задирает нос!
– Да ну? – удивился Хок. – А Черный Принц берет с него пример?
– Ну что ты! – рассмеялась Ребекка. – Черный Принц слишком хорошо воспитан, чтобы поддаваться дурному влиянию. Он, как обычно, держится с аристократическим спокойствием. Впрочем, когда я наградила Пэдди Боя за одержанную победу кусочком сахара, Принц решил, что и ему полагается.
– Но ты, конечно, не дала ему сахар? – нахмурился Хок.
– Дала, дедушка. Как я могла ему отказать?
– Ах, Бекки! Никогда тебе не стать хорошим тренером.