На поверхности бункера были установлены бетонные надолбы. Предполагалось, что при падении ракеты на бункер ракета будет при соприкосновении с надолбами дробиться и удар по крыше бункера не будет сосредоточенным. Наблюдение из бункера осуществлялось через перископы. Ими пользовались руководители пуска и присутствующие при пуске старшие начальники.
Мы практиковали (хотя это и запрещалось) наблюдать за пуском с близкого расстояния, укрывшись в каком-то местном укрытии. Так и на этот раз. Мы (это два двигателиста) в бункер не спустились, остались на лестнице, ведущей вниз к защитной двери бункера.
Эффект был потрясающий. Сильнейший звук, пламя. Нас закидало кусками бетонного покрытия, вырванного газовой струёй со стартовой площадки при пуске ракеты. К счастью, до нас долетели куски бетона сравнительно малого размера. Когда всё утихло, мы вдруг увидели, что на второй лестнице (такой же, как и наша) прячется начальник полигона генерал В. И. Вознюк.
Он тоже захотел понаблюдать за пуском своими глазами, а не через перископ. Чтобы он нас не заметил, пришлось на некоторое время притаиться. Смотрим, открывается дверь бункера и выходит Главный конструктор ракеты М. К. Янгель. Генерал В. И. Вознюк говорит М. К. Янгелю, что он решил понаблюдать за первым пуском с ближнего расстояния. М. К. Янгель с улыбкой отвечает: «Спасибо, Василий Иванович, за доверие».
Председателем государственной комиссии по испытаниям комплекса был Главнокомандующий Главный маршал артиллерии М. И. Неделин. Во время испытаний на старте он обычно прохаживался со свитой по площадке или располагался под навесом рядом со стартом. Если мы работали в защитной одежде, то Неделин и его свита находились в обычной военной форме. Естественно, замечаний никто ему делать не смел.
Как-то у нас был перерыв в испытаниях. В это время на полигоне Байконур проводились параллельно с нашими испытания ракеты Р-16, которая имела определённое сходство с нашей ракетой, но была двухступенчатой. Эти испытания начались несколько позднее наших. Председателем там был тоже Главный маршал артиллерии М. И. Неделин.
Однажды ночью меня нарочным срочно вызывают в штаб полигона, предупредив, чтобы я был готов к командировке. Прибегаю в штаб. Там уже были несколько испытателей нашего отдела. Начальник 1-го Управления генерал-майор В. А. Баврин сообщил, что сейчас отправляемся на аэродром для вылета в Днепропетровск. Что случилось? Баврин сообщает, что на Байконуре при подготовке к пуску ракеты Р-16 произошла катастрофа. Много людей погибло, в том числе и Неделин.
Мы должны в ОКБ М. К. Янгеля совместно с конструкторами и заводскими испытателями срочно разработать меры по усилению техники безопасности при продолжении испытаний у нас на полигоне. Прибыли в Днепропетровск, приехали в ОКБ. Там всегда кипела жизнь. Сейчас пустынно. В коридорах людей очень мало. Часть кабинетов, где мы не раз бывали, закрыты. Хозяева их погибли. Особенно трудно было представить, что нет в живых заместителя Главного конструктора Л. Берлина. Мы с ним много работали, всегда находили общий язык. Недавно поздравляли его с получением Ленинской премии.
Начали разрабатывать мероприятия. Они носили как технический, так и организационный характер. Мы пытались, исходя из нашего опыта, предусмотреть всё, вплоть до мелочей. Вернулись в Капустин Яр, испытания ракеты Р-14 были продолжены и успешно завершены. Начальник нашего отдела А. А. Курушин был переведен на Байконур на должность начальника управления. Позднее он стал там начальником полигона.
За свою работу мы получали благодарности, грамоты, премии. А часть испытателей, после завершения цикла испытаний и приёма ракеты на вооружение, награждалась орденами и медалями.
Так, в 1963 году я был награжден своим первым орденом «Красная Звезда». Второй орден «Красная звезда» получил в 1977 году.
При испытаниях приходилось постоянно взаимодействовать с представителями конструкторских бюро и представителями заводских испытательных подразделений. С годами характер этого взаимодействия существенно изменялся. В начале 50-х годов ведущая роль в работе принадлежала заводчанам. Мы вначале работали под их руководством, изучали приёмы их работ на технических и стартовых позициях.
Выступающие в роли технических руководителей главные конструкторы и их представители всегда имели последнее слово в решении всех вопросов. Особенно это было в эпоху С. П. Королёва и его заместителей (Воскресенского и др.). За полигоном оставалось «вето» в вопросах техники безопасности при проведении работ.
Шло время, полигон постепенно набирал силу, рос авторитет наших испытателей. К нашим замечаниям и предложениям промышленность была вынуждена относиться всё более внимательно.
Правда, если они почти безоговорочно принимали наши замечания, то против конкретных наших предложений часто ожесточённо сопротивлялись. Они объясняли это тем, что не хотели заранее связывать руки заводским работникам при устранении отмеченных недостатков. Рос авторитет полигона и в решении вопросов общей оценки результатов испытаний ракетных комплексов. На полигоне были созданы отделы анализа результатов испытаний.
Они были укомплектованы хорошо подготовленными кадрами специалистов-анализаторов. Полигон имел сильный вычислительный центр. Были разработаны мощные алгоритмы и программы оценки лётных параметров ракет с учетом многих факторов. Теперь на заседаниях комиссий по испытаниям представители Главных конструкторов (а то и сами Главные конструкторы), с большим вниманием слушали доклады руководителей наших отделов анализа по оценке результатов испытаний.
Интересно было наблюдать за жёсткой конкуренцией между конструкторскими бюро. Иногда нам приходилось на серийных ракетах одного конструкторского бюро (КБ), отрабатывать отдельные узлы и приборы другого КБ, которое свои ракетные комплексы ещё лишь разрабатывало.
Представители первого КБ по-дружески просили нас в ходе этих работ не особенно раскрывать вторым принципы и методы испытаний их ракет. В ракетном деле и при социализме шли на жёсткую конкуренцию для получения быстрых и лучших результатов.
И последнее. Надо сказать, что разнообразие работ на полигоне далеко не ограничивалось испытаниями, описанными здесь. Широкий спектр проводимых работ включал также и испытания ракетных комплексов из подводного положения подводных лодок (имитация пуска). Проводились пуски ракет-носителей со спутниками серий «Космос» и «Интеркосмос», исследования космического пространства ракетами «Вертикаль», запуски собак для оценки условий жизнеспособности в космосе, и отработка макета спускаемого аппарата «Союз», и ряд других работ, назначения которых мы тогда не знали. Как оказалось, многие из них нашли применение на ракетной и космической технике на космодроме Байконур.
Значит, 4-й Государственный центральный полигон сделал своё полезное дело.
Ю. П. Толкачёв:
…Неизгладимое впечатление произвела летняя стажировка (в период учебы в академии. Прим. автора) в Кап. Яре. Техническая и стартовая позиции, ракеты – все это, конечно, было очень интересно, но как-то сгладилось, поблекло после многих лет службы на полигоне.
Но жара! Даже после 10 лет службы там и по прошествии стольких лет я не забыл эти ужасные ощущения при моей первой встрече с такой жарой. Температура держалась в районе 43 градусов в тени. Но тени-то нет! Так что это чисто абстрактная категория. А на солнце! Ситуация усугублялась тем, что жили мы в этой раскаленной, как будто добела, степи в палатках. В них летом и в нашем-то (средней полосы России. Прим. автора.) климате жарко, а уж там!
Эта дикая жара действовала на меня даже психологически. Ведь когда мерзнешь – подсознательно всегда понимаешь, что это временно. Вот я сейчас войду в помещение, и там будет тепло, нормально. А здесь – ни секунды передышки. И если мне, например, от жары станет плохо, то никто ничего не сможет сделать, перенести меня в какую-то прохладу просто невозможно (о бытовых кондиционерах тогда никто и не слыхивал).