Горячий язык лизнул его в ухо, холодный нос с удивлением обнюхивал шею. Хотелось запомнить все это — надежно спрятать память о звере в глубине сердца. Затем он вскочил и схватил пустую бутылку от вина.
Он дал Немо понюхать бутылку и отдал два коротких приказа — быстро, пока не успел передумать.
Ищи людей. Ищи этого человека. Ступай.
3
С.Т. проснулся от пения птиц и приглушенного невнятного бормотания девушки, лежавшей на кровати. Он растер шею, чувствуя, что на каждой клеточке тела отпечатался след жесткого деревянного стула, на котором он, сидя спал вот уже десять дней. Холодный неприветливый рассвет заглядывал в открытое окно. Прищурившись, он посмотрел в дальний, еще темный угол комнаты.
Она опять сбросила простыню. С.Т. с трудом поднялся. Он потер глаза, пригладил волосы и сделал глубокий вдох. Место у его ног, где должен находиться Немо, было пустым, как и каждое утро последних десяти дней. На мгновение С.Т. оперся ладонями о стену и прижался лбом к холодному камню. Он уже не в силах был молиться.
Тихий шепот перешел в низкий стон. Он шумно выдохнул воздух и оттолкнулся от стены.
Девушка открыла глаза в тот момент, когда он черпаком наливал воду из ведра в треснутую глиняную чашку. Он увидел, как она заморгала и облизнула пересохшие губы. Пальцы ее нервно теребили складки белой рубашки, прячущиеся среди сбитых в кучу простыней. Ее блуждающий взгляд натолкнулся на него, и темные брови нахмурились в яростном недовольстве.
— Будьте вы прокляты, — выдохнула она.
— Bonjour [26] . Солнышко, — язвительно отозвался он — са va? [27]
Она закрыла глаза. Лицо ее было белым и застывшим, окаменевшим во враждебности.
— Я не хочу, чтобы вы мне помогали. Мне не нужна ваша помощь.
Он сел на край кровати, успев поймать обе ее руки в одну свою, пока она не начала с ним драться. Она пыталась было отодвинуться, но была еще слишком слаба для такого сражения. Вместо этого она отвернулась, часто и тяжело дыша даже от столь незначительного усилия. Он приподнял подушку под ее головой и поднес к губам чашку.
Она не стала пить.
— Оставьте, — прошептала она. — Оставьте меня одну.
Он наклонил чашку. Она тупо смотрела прямо перед собой, с трудом приподнимая веки. Ее кожа на ощупь была как бумага, сухая, пепельно-серая, и только два ярких пятна лихорадки смертельной краской лежали на скулах. Он прижал чашку к ее губам. Вода бесполезно заструилась по ее подбородку к горлу.
Он встал, долил в чашку два пальца бренди и осушил ее сам. Приятное тепло разлилось по телу, прогоняя утомление.
— Дайте мне умереть, — бормотала она. — Это неважно. Я хочу этого. — Голова ее скатилась с подушки. — Папа, папочка, дай мне умереть.
С.Т. сел на стул, опустив голову на руки и закрыв ими лицо. Да, она умирала — и сама сделала в бреду этот выбор; то что не удалось сжечь лихорадке, таяло с каждым днем. Она все чаще звала отца, то приходя в себя, то снова забываясь, и все чаще впадала в долгие часы беспамятства.
С.Т. ненавидел ее. Он ненавидел себя. Немо пропал. Когда он думал об этом, он чувствовал себя так, словно его ударили в живот: грудь и горло болезненно сжимались, не давая вздохнуть.
— Папа, — шептала она. — Папа, пожалуйста, возьми меня с собой. Не оставляй меня одну… Не уходи… не уходи. — Она беспокойно повернула голову, приподняв слабую руку. — Папа…
— Я здесь, — сказал С.Т.
— Папа…
— Да здесь я, черт возьми! — Он большими шагами подошел к кровати и схватил протянутую руку. Он показалась ему хрупкой, точно фарфоровой. Он потянулся за черпаком и снова наполнил чашку. — Выпей.
Почувствовав край чашки у губ, она чуть подняла ресницы.
— Папа. — Облизнув губы, она чуть приоткрыла рот. В этот раз, когда С.Т. наклонил чашку, она сделала глоток.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Вот и умница.