Британское правительство зарабатывает несколько сотен миллионов фунтов в год на производстве и продаже оружия.
— С той разницей, что оно не доставляет его в другую страну по ночам, чтобы оказать помощь и поддержку в трудную минуту врагам официального правительства.
— Да бросьте вы, — возразил я. — Это и есть именно то, что оно делает многие годы.
Он рассмеялся и похлопал себя рукой по колену.
— Черт побери, Воген, вы мне нравитесь. На самом деле.
— Как, вам нравится Зверь Селенгара?
— Господи, сынок, вы думаете, я вчера родился? Я-то знаю, что там произошло. Знаю точно. Вам приказали очистить Кота-Бару от террористов до последнего, и вы это сделали. Может быть, немного жестоко, но сделали. Ваши хозяева вздохнули с облегчением, а потом отдали вас на съедение волкам.
— Оставив меня с чувством удовлетворения, потому что я выполнил работу.
Он улыбнулся:
— Вижу, мы начинаем понимать друг друга. А я вам сказал, что знал вашего отца?
— Уверен, что вы знали его. Но теперь мне больше всего хотелось бы знать, какого черта вы от меня хотите, генерал?
— Хочу, чтобы вы поработали на меня. Взамен я вытащу вас отсюда. Начнете жизнь сначала.
— А как вы это сделаете?
— Греки очень разумные люди, и с ними можно делать дела, если только знать как.
— А что я должен буду сделать взамен?
— О, это совсем нетрудно. Я хотел, чтобы вы провернули одно дельце в Северной Ирландии с ИРА [4] в наших интересах.
Этот ответ кого угодно мог поставить в тупик, и я с недоверием уставился на него.
— Вы, наверное, шутите.
— Я не знаю никого, кто был бы подготовлен лучше, чем вы. Посмотрите на дело с этой стороны. Вы многие годы провели в разведке и боролись с городскими партизанами, марксистами, анархистами, революционерами разных мастей и прочими. Вы прекрасно знаете, как работают их мозги. Вы чувствуете себя уверенно на любом поле сражения, будь это глухой переулок или крыша дома. Вы упорный, находчивый и абсолютно безжалостный, что для вас совершенно необходимо, иначе во всех этих делах не выжить и пяти минут, уж поверьте мне.
— Звучит не слишком привлекательно.
— И кроме того, признайте, у вас есть одно или два особых качества. Вы говорите по-ирландски, как я понимаю, благодаря своей матери, а этого не умеет большинство ирландцев. А потом еще этот ваш дядюшка. Тот самый, который в прежние времена командовал подвижным отрядом в ИРА.
— Майкл Фитцджеральд, — сказал я. — Школьный учитель в Страдбелла.
Он поднял в удивлении брови:
— О Боже, как им нравятся их легенды! С другой стороны, то, что вы наполовину ирландец, дает серьезные преимущества.
— Вы хотите сказать, мне виднее, что шевелится в их тупых крестьянских башках?
Он даже не дал себе труда отрицать это:
— Будь я проклят, если когда-нибудь понимал их, должен признаться.
— Именно поэтому они и пытаются освободиться от нас в течение последних семи сотен лет.
Он снова поднял брови, и в его голосе послышался холодок:
— Интересное замечание, Воген. Оно заставляет меня задуматься, какую позицию вы занимаете в этом вопросе.
— А я не принимаю ничьей стороны. Хватит с меня. Вы только скажите, что вы от меня ждете. Если это мне подойдет, я возьмусь.
— А если не подойдет, то просидите здесь еще пятнадцать лет? — Он покачал головой. — Сомневаюсь, что вам этого хочется, майор. Очень сомневаюсь.
Я и сам сомневался. Взял еще одну сигарету из его пачки и устало сказал:
— Ладно, генерал, выкладывайте, что там у вас?
* * *
— Все очень просто: армия находится в состоянии войны с ИРА.
— Или, напротив, все сложно.
— Совершенно верно. Когда мы впервые ввели туда войска в 1969 году под предлогом защиты католического меньшинства, которое действительно выражало недовольство, это еще можно было как-то понять.