— Так...
— Все! Немедленно сигнал!
Между тем огонь из кирхи положил на мостовую всю цепочку атакующих. Из окон и из-за цоколя ограды густо стреляли немецкие автоматы и пулеметы. Первогвардейцы медленно стали отползать, оставляя на камнях распластанные тела убитых. Кто-то дотронулся до моего плеча. Я оглянулся: это Юра, адъютант.
— Сигнал передал. «444», — доложил он. — И ракеты.
Две зеленые ракеты, уже описав крутую дугу, падали на кирху. Разом все пришло в движение, все рванулось вперед. От танков веерами неслись пулевые трассы. Поднялись в атаку наши автоматчики. Краем глаза я видел, как развернулись и с ходу открыли огонь полковые 37-миллиметровые полуавтоматические зенитные пушки.
И тут же откуда-то справа от нас ударили вражеские «Эрликоны». Паршивая штука «Эрликон»! Каждая установка состоит из четырех 20-миллиметровых автоматических пушек, их огонь по пехоте губительный. Клубочки разрывов возникли над самой землей, словно футбольные мячи, и автоматчики залегли.
— Что они делают!? — закричал командир роты Степин.
Из дымной пелены выбежал к кирхе сам Темник, за ним, развернувшись в не очень-то стройную цепочку, два десятка командиров. Я узнал заместителя командира бригады подполковника Морозова, узнал и высокого грузного майора Винника — заместителя командира батальона по политической части, а чуть позади комбрига бежал лейтенант Шустов. В сорок четвертом году он был командиром моего танка, я хорошо знал этого преданного и смелого офицера. Среди атакующих мелькали и другие знакомые лица, но времени их рассматривать не было.
Темник размахивал большим маузером и что-то кричал. В окулярах бинокля крупно возникло его побагровевшее лицо с распушившимися усами. Он был без куртки, на гимнастерке блестели ордена.
Увидав своего комбрига, остановились отступающие от кирхи первогвардейцы. Обе группы слились. Темник только на секунду замедлил бег, потом оглянулся и, опять взмахнув маузером, устремился вперед. Теперь все бежали почти рядом с ним и уже были недалеко от ограды, когда в самой гуще атакующих взметнулся взрыв.
Все это совершилось буквально за доли минут. Еще бы две-три минуты, и мы тоже были бы там...
На войне, в бою, как правило, не хватает всегда «чуть-чуть».
— Вперед, танкисты! Вперед, хлопцы! Наши товарищи погибают! — закричал я, не в первый раз позабыв, что разговариваю по радио. Нервы... Ударил по рации кулаком. Петя Заварзин, радист, уже не впервые пытается уберечь от моих кулаков панель «РВ». Толкаю в плечо водителя бронетранспортера: — Вперед! На ту сторону улицы! — И машина прыгает, как скакун.
Гремят гусеницы, ревут моторы, над головой с раздирающим свистом несутся снаряды «иэсов», идущих сзади. Опять поднялась и бросилась к кирхе цепь автоматчиков.
После взрыва всю группу Темника закрыли дым и пыль. Теперь пыль осела. Темник и бывшие с ним офицеры лежали на мостовой.
— Поздняков! Гатиятулин! Бейте по колокольне залпами! Внимание: бить по моей команде! Прицел под основание, бронебойным... огонь!
После второго «объединенного» залпа двух рот «ИС» снаряды наконец проломили кирпичную кладку. Замолкли на колокольне орудие и пулеметы.
Танки и автоматчики метнулись вперед.
* * *
На искореженной взрывами брусчатке лежали тела убитых. Наши в большинстве в окровавленных танковых комбинезонах и в командирской форме... Кричали раненые. Некоторые из них цепляли за ноги наших автоматчиков, мешая им бежать вперед.
В живых осталось лишь несколько человек... Взрыв — вероятно, «Фауста» — разметал гранитную брусчатку мостовой, и каменные осколки, словно картечь, поразили людей Темника и его самого.
Я знаю: осколки камней ранят особенно страшно...
В здании кирхи еще трещали автоматные очереди, но основные огневые точки были подавлены. Из развороченного снарядом стрельчатого окна торчали ствол и искореженный щит немецкого орудия. Зацепившись, вниз головой висел на пушке труп гитлеровца-артиллериста, свежий ветерок шевелил его длинные волосы. Позади, на перекрестке, тарахтели короткие очереди полковых зениток: там боем руководил начальник штаба, и я был спокоен.
— Русанов, как дела у вас? Разведчики к каналу посланы?
— Тут небольшая контратака немцев. Отбиваюсь зенитками. Разрешите пока задержать третью роту «ИС»? А как у вас?
— Здесь все кончается. Жаль Темника и его людей. Вы доложили Смолину о наших действиях?
— Доложил. Только что приезжал офицер связи от Чуйкова. Они ругаются, что мы выскочили из их полосы, говорят, зачем помогаете чужим, почему не выходите к мостам.
— Объясни: пока мы не подавили этот узел, полк развернуть к каналу я не мог! Противник ударил бы в спину. И товарищей надо выручать!
— Примерно так я и доложил. Но вы же знаете командарма? Требует немедленно захватить мосты... С артиллеристами 35-й дивизии я согласовал: огонь по нашей просьбе откроют. Когда начинать огонь? Вы еще там задержитесь?
— Нет. Осмотримся и будем разворачиваться к Ландверу. Прикройте нас зенитками!
— Есть! Потери большие?
— Уточняет Стариков. У первогвардейцев — ужасные.
Ко мне подбежал офицер разведки Темника капитан Манукян. Слезы лились из его глаз. Он неумело по-мужски растирал их по смуглому лицу.
— Товарищ гвардии подполковник, спасибо, что помогли!
— Где Темник? Вы были с ним?
— Был, да! Все были! Такой был приказ! Комбриг знаете какой? Повел всех на штурм. Сам! Он умирает тэпэр!.. Морозов убит. Кто будет командовать?
— Разберетесь. Где Темник?
— Здесь, близко. Пойдемте.
* * *
Командир Первой гвардейской танковой бригады гвардии полковник Темник лежал за стеной кирхи на земле. Под его окровавленную голову была подложена свернутая кожаная тужурка.
Гимнастерка на нем была разорвана до пояса, и из ран по белой груди брызгала алая кровь. Она стекала на ордена, на погоны, на мостовую.
Темник был еще в сознании, хотя осколки камней в нескольких местах пробили его грудь и живот. Возле него хлопотал бригадный врач Постников; тампонами, свернутыми из индивидуальных пакетов, Постников тщетно пытался остановить пульсирующие фонтанчики крови, трещала разрываемая ткань пакетов, раненый жутко скрипел зубами.
Боже мой, десять — пятнадцать минут тому назад это был полный яростной силы воин!
Теперь это Темник и уже не Темник... Лицо изжелта-серое, скулы обострились, глаза глубоко запали.
Раны Темника были страшные, Постникову никак не удавалось остановить кровь.
— Да принесите же шинель! Его надо укрыть! — крикнул врач. Майор медицинской службы был без халата, рукава серой гимнастерка закатаны. Я почувствовал острый запах крови.
По-видимому, Темник, находясь в шоковом состоянии, еще не ощущал сильной боли. Так бывает сразу после ранения, какое-то отупение и звон в ушах, знаю по себе. Пройдет немного времени, и боль его станет невыносимой, разрывающей. Если к этому времени он еще будет жив...
— Э-эй! Комбриг-один! — закричал я, превозмогая себя; слезы душили. — Такой договоренности не было! Ты же назначил мне встречу у главного входа в рейхстаг! Помнишь, перед атакой Зееловских высот?
Такая договоренность у нас действительно была. У всех командиров полков и бригад. Но уже не стало многих. Погибли комбриг-19 Гаврилов и комбриг-21 Лактионов. Теперь вот — Темник.
— Ну что ты молчишь! Я бутылочку французского коньяка припас, «Наполеон»!
Но у Темника уже не было сил ни ответить мне, ни даже улыбнуться... Взгляд его светло-ореховых глаз был печальный и долгий, и в глубине их я увидел подступающую смерть...
Жизнь оставляла этого могучего человека, малейшее движение могло порвать последний сцеп, который еще держал ее в этом пробитом теле.
Глаза умирающего смотрели прямо мне в лицо, какие могли быть сейчас слова?
Брови Темника дрогнули, поднялись, в груди его что-то гулко клокотало, на губах выступали и лопались алые пузыри. Пышные каштановые «темниковские» усы — таких не было больше ни у кого в Первой танковой — побурели и слиплись от крови. Крупная дрожь вдруг начала колотить опавшее тело.