Надо же, а ей и в голову не пришло, что кто-то может бодрствовать в эти предрассветные часы!
Войдя в свой кабинет, Кейто первым делом швырнул на стол котомку Фиби, причем с явным презрением.
Резко повернувшись к ней, так что меховые полы халата едва ли не со свистом обвились вокруг ног, он проговорил:
— Затвори за собой дверь! Не хватало еще, чтобы кто-либо стал свидетелем твоих ночных похождений.
Фиби исполнила просьбу и прислонилась к двери. В комнате маркиза было тепло, в камине весело потрескивал огонь, однако хмурый взгляд хозяина светился холодом и осуждением.
Кивнув на котомку, Гренвилл сказал:
— Значит, собралась на прогулку? Так?
Маркиз открыл котомку, вынул оттуда плащ, повесил на спинку стула и принялся вытаскивать остальные вещи, не сводя при этом насмешливых глаз с Фиби. На стуле росла гора белья: чистые простыни, ночные рубашки, чулки, платье на смену — все из тонкого полотна, — и наконец Гренвилл выложил на стол щетку для волос, ленты и шпильки.
— Довольно необычный набор для прогулки, ты не находишь? — заметил он. — Впрочем, что же ожидать от человека, собравшегося на прогулку в три часа ночи, в середине января. Ты-то сама как думаешь?
Фиби готова была запустить в него тем, что под руку подвернется, но лишь молча подошла к столу и принялась вновь укладывать вещи в котомку.
— Я иду спать, — сказала она без всякого выражения.
— Подожди. — Кейто положил ей руку на плечо. — Полагаю, ты объяснишь мне свой поступок. Уже почти два года как ты живешь под моей крышей и, насколько я знаю, ни на что не жаловалась. Оказалось же, ты только и мечтала удрать отсюда, не сказав при этом никому ни слова… Быть может, моя дочь, Оливия, способна растолковать твои намерения?
— Оливия ни о чем не знает, — поспешно заверила Фиби. — Она ни в чем не виновата.
— Что ж, я тебе верю, — сказал маркиз Гренвилл. — И все-таки жду объяснений.
Господи, неужели он сам не понимает? Что тут объяснять: она не может принадлежать человеку… пускай даже такому обаятельному… неотразимому, как он, если тот относится к ней… обращает на нее внимания не больше, чем на муравья… чем на чужого, не нужного никому ребенка. Он бы никогда и не помыслил жениться на ней, если бы не ее отец. Именно ему пришла в голову эта дурацкая мысль, а сам Кейто не отказался от ее воплощения в жизнь только потому, что усмотрел в том какую-то для себя выгоду. Только поэтому.
И никто даже не подумал спросить ее согласия. Хотя бы мнением поинтересоваться… Не сочли нужным. Не говоря уже о том, что и в помине не было никакого ухаживания, как полагается среди молодых. Впрочем, какой же он молодой человек, этот маркиз, отец Оливии? Годится и ей, Фиби, в отцы… Кейто, нахмурившись, пристально посмотрел на нее. Обратил внимание, что пуговицы на платье застегнуты неправильно — она, видимо, ужасно торопилась или одевалась в темноте. Густые русые волосы поспешно собраны в узел, который наполовину рассыпался, и пряди торчат во все стороны. Пряжка платья держится на одной нитке, вот-вот оторвется… «Как она все-таки неряшлива, бедняжка», — подумал он, вспомнив, что и прежде замечал это; то же самое крайне раздражало ее сестру Диану.
— Фиби, ну же! — поторопил он.
Собравшись с духом, она выпалила скороговоркой:
— Я не хочу выходить замуж, сэр. Никогда не хотела и не выйду! Хоть не знаю что делайте!
Странно, но маркиз не сразу нашелся с ответом. Во всяком случае, он молча пригладил рукой коротко остриженные каштановые волосы. Этот жест был ей хорошо знаком и означал, что маркиз крепко над чем-то задумался. Затем может последовать какое-либо неожиданное и малоприятное решение — вроде объявления о замужестве. Вернее, не предложение, а заявление.
Кейто отвернулся от Фиби, подошел к буфету и налил себе вина из стоявшего там серебряного кувшина.