- Ее надо изучать! Исследовать!
- Дэйна - это не вещественное доказательство, фокс,- вмешалась Мелисса, -чтобы ее изучать. И исследовать.
- Но она здесь, потому что находится в необычном состоянии.
- Она здесь потому, что умирает, - в голосе Мелиссы прорезалась едва заметная трещинка. - И ничего необычного в этом нет. Мы прячем людей в больницах, потому что боимся посмотреть в лицо смерти. Мы трусливо продлеваем жизни, которым давно пора окончиться. И это более неестественно, чем смерть.
- Очень политкорректно! - огрызнулся Молдер.
- И очень по-человечески, - мягко возразила Мелисса и посмотрела на мать. Ее глаза затуманились. - Да, это так, мама.
Маргарет медленно поднялась. Глаза ее, темные и блестящие, были направлены прямо на Молдера, но видела она не его.
- Дэйна уже приняла решение, - проговорила она:- За нас. Вместо нас. И мы должны уважать его. Фокс! Ваша дружба с моей дочерью основывалась на взаимном уважении. За последний год я потеряла мужа - и, видит Бог, я не хочу терять мою девочку. Но, как и вы, я всегда ее уважала. И вы тоже должны...
Маргарет подошла к двери, остановилась, через силу повернулась и продолжила:
- Фокс. Настал момент, когда решение должна принять семья. Вы... вы можете идти с нами.
Молдер почувствовал, чго вокруг нею исчез воздух. Коротко качнул головой. Хотелось зажмуриться - чтобы отгородиться от внимательных глаз Маргарет - но он выдержал этот взгляд. Хотя бы это он выдержал.
Она понимающе кивнула, открыла дверь и, очень ровно ступая, вышла. Следом, - не оглядываясь, - Мелисса.
Молдер чувствовал, что лицо его горит.
Он беспомощно обернулся - и наткнулся на неожиданно жесткий взгляд доктора.
Дели молчал. Но во взгляде его отчетливо читалось: "Трус!" ...сорвало всю парусину, и "Пекод" под голыми мачтами должен был бороться со всеми демонами ветра. Подступила тьма, и в море, все таком же ровном, черном, густом и тяжелом, отражались свирепые вспышки молний. Вода гудела под ударами ветра, но волны лишь чуть отрывали головы от материнской груди и тут же падали обратно, не прожив и минуты. Ветер трещал и визжал, путаясь в обрывках парусов, которые буря оставила себе для забавы...
Скалли, уцепившись за леер, стояла на шканцах и при каждой вспышке молнии высоко задирала голову, чтобы увидеть, какой еще урон нанесен путаному сплетению снастей, а Стабб и Фласк командовали матросами, которые подтягивали и крепили вельботы. Но все усилия были тщетны. Подтянутая до предела на шлюпбалках лодка Ахава все равно не избегла печальной участи. Чудовищным порывом ветра ее взметнуло, как бумажный колпак, и ударило о борт судна, проломив тонкое лодочное днище.
- Ай-я-яй, плохо дело, мистер Старбак, - сказал Стабб, разглядывая поврежденную лодку,- ну да ведь буре не укажешь, творит, что хочет. С нею сладу нет.
Что можно противопоставить буре? Разве наши собственные ветры? Но что за беда! Это все забавы ради, как поется в старой песне:
Эх, на море шторм, гудит
От души резвится кит,
Он хвостом своим вертит.
Вот так славный и забавный,
вот игривый, шаловливый,
вот шутник и озорник, океан-старик, хей-хо!
Сыплет в кубок он приправу,
Ну и пена. Боже правый!
Разгулялся пир на славу.
Вот так славный и забавный,
вот игривый, шаловливый,
вот шутник и озорник, океан-старик, хей-хо!
Корабли идут на дно,
Он же, крякнув, пьет вино,
Да причмокнет заодно.
Вот так славный и забавный,
вот игривый, шаловливый,
вот шутник и озорник, океан-старик, хей-хо!
- Замолчи,Стабб, - взмолилась Скалли. Кто тебе сказал, что ты умеешь петь? Пусть буря поет и ударяет по нашим снастям, точно по струнам арфы зачем мы будем помогать ей разрушать наши мозги?
- Нет, мистер Старбах! Нет на свете способа заставить меня прекратить пение, разве что перерезать мне, глотку.