— С Паоло все ладно, — вмешалась тетя Франческа.
Круглые глаза Старого Никколо остановились на Паоло.
— Переживания твоего брата — не твоя вина, Паоло, — произнес он.
— Не моя, — сказал Паоло. — Это школа виновата.
— Пусть Элизабет объяснит Тонино, что в нашем доме нельзя не учиться волшебству, — предложил Антонио.
— Но это удар по его самолюбию! — воскликнула тетя Франческа.
— Мне кажется, он не самолюбив, — сказал Паоло.
— Да, Тонино не самолюбив, но ему, бедняге, плохо, он чувствует себя несчастным, — возразил ему дед. — И наша обязанность — его успокоить. Знаю, знаю! — И его младенческое лицо засияло. — Бенвенуто.
Он произнес это имя совсем негромко, но по всей галерее уже гремело:
— Бенвенуто к Старому Никколо!
Во дворе забегали, там тоже стали звать. Кто-то ударил палкой по кадке с водой:
— Бенвенуто! Куда же он запропастился, этот кот? Бенвенуто!
Но Бенвенуто, естественно, не спешил предстать пред господские очи. В Доме Монтана он был главою кошачьего племени. Прошло добрых пять минут, прежде чем Паоло услышал поступь его твердых лап, быстро топающих по черепичной крыше галереи. Затем последовал глухой звук удара — это Бенвенуто совершил трудный прыжок через перила галереи на пол. Еще мгновение, и он уселся на подоконнике в библиотеке.
— А вот и ты, — приветствовал его Старый Никколо. — Я уж начал волноваться.
Бенвенуто сразу выставил пистолетом заднюю лапу, косматую и черную, и стал ее вылизывать, словно только для этого и пожаловал.
— Ну-ну, перестань, — сказал Старый Никколо. — Мне нужна твоя помощь.
Широко открытые желтые глаза Бенвенуто устремились на Старого Никколо. Бенвенуто не отличался красотой. Голова у него была необыкновенно широкая и какая-то тупоугольная, с серыми проплешинами — следами многих и многих драк. По причине этих драк уши у него приспустились на глаза, так что казалось, будто Бенвенуто ходит в косматой бурой шапке. Уши эти, получившие сотню укусов, были покрыты зазубринами, словно лист остролиста. Сразу над носом, придавая морде злобно-настороженное выражение, красовались три белые проплешины. Нет, никакого отношения к его положению главы кошачьего племени в чародейном доме они не имели. Они были результатом его пристрастия к говяжьим отбивным. Однажды, когда тетя Джина стряпала, он вертелся у нее под ногами, и она плеснула ему на голову говяжьим жиром. С тех пор Бенвенуто и тетя Джина упорно друг друга не замечали.
— Тонино чувствует себя несчастным, — сообщил Старый Никколо.
Бенвенуто, видимо, счел эту информацию достойной внимания. Он подобрал вытянутую лапу, спрыгнул с подоконника и опустился на книжную полку — все это одним плавным движением, словно бы не шевельнув и мускулом. Там он и остался стоять, предупредительно помахивая своей единственной красой — пышным черным хвостом. Во всех остальных местах шкура его сильно поизносилась, превратившись в нечто обтрепанное, грязно-бурое. Кроме хвоста, еще одним свидетельством того, что Бенвенуто некогда представлял собой великолепный образец черного персидского кота, была пушистая шерсть на задних лапах. И, как на собственном опыте знали все коты и кошки в Капроне, эти пушистые «штанишки» скрывали мускулы, достойные бульдога.
Паоло во все глаза смотрел на деда, задушевно беседовавшего с Бенвенуто. Он всегда с уважением относился к этому коту. Всем было известно, что Бенвенуто ни у кого не станет сидеть на коленях и пустит в ход когти, если кто попробует его схватить. И еще Паоло знал, что все коты и кошки — превосходные помощники, когда дело идет о волшебстве.