— Убери свое оружие.
Кинжал на какое-то мгновение нерешительно задрожал в его руке. Она подняла глаза и взглянула прямо в уродливое лицо своего похитителя.
— Что ты так боишься расстаться с этой железкой?! Ты ведь можешь убить меня в любую минуту голыми руками! — Она попыталась быть насмешливой, и это сработало.
— И то правда, — неожиданно согласился он и вложил кинжал в ножны.
— Принеси воды, — скомандовала Эдлин, — она в том кувшине.
— Зачем тебе вода?
Его бесконечная, переходящая все границы подозрительность раздражала, но Эдлин старалась держать себя в руках. Когда-то ее научили скрывать свои чувства, и это умение всегда помогало ей в жизни — пригодилось и теперь. Потеря самообладания могла погубить ее, поэтому голос ее звучал спокойно и властно. — Я обмою рану и смогу увидеть, что надо делать. Выполняй, что я говорю, ради своего господина. Если ты будешь так медлителен, ты только приблизишь его смерть.
Ее спокойный и властный тон и убийственный смысл последней фразы подействовали на него. Слуга быстро поднялся и послушно принес воды.
— Открой дверь, — сказала она, пытаясь утвердить свое превосходство. — Мне необходимо как можно больше света. Чем лучше я буду видеть, тем вернее стану действовать.
Но он явно счел это лишним и не обратил ни малейшего внимания на ее просьбу. Вместо этого присел рядом с ней на корточки, ожидая таких указаний, выполнение которых он счел бы возможным.
Разочарованно вздохнув, она принялась за дело. К счастью для человека, лежавшего без сознания, солнечный свет за окном становился все ярче. Она смогла разглядеть покореженные, окровавленные куски, из которых пыталась складывать вновь его тело. Потом сшивала получившееся грубыми нитками из овечьих кишок, молясь, чтобы все сошло хорошо. На протяжении всей этой операции странный слуга самоотверженно помогал ей, не задавая никаких вопросов. Нельзя было сказать, что он смирился, нет, просто сказывалось многолетнее воспитание — когда леди говорит, слуга повинуется, даже если у него явное превосходство в силе. Все это исчезло, когда он во что бы то ни стало решил спасти хозяина. В настоящий момент их обоих объединяла эта цель. Спустя какое-то время, когда дело будет сделано, они опять станут врагами. Эдлин понимала, что, завершив лечение, вновь будет представлять в глазах верного слуги угрозу безопасности его господина.
Один раз во время чудовищной процедуры сшивания человека из того, во что его превратили в сражении, Эдлин поняла, что рыцарь очнулся. До этого он был без сознания. Теперь, когда она ощупывала рану, его расслабленные прежде мускулы напрягались, но он все-таки не стонал, хотя ей казалось, что, придя в себя, он должен был исходить криком каждый раз, когда она иглой протыкала его плоть. Одно из двух — или он был очень мужественным, или же, в полной мере ощущая эту невыносимую боль, сознавал необходимость хранить свою тайну, не желая, чтобы кто-то мог узнать его голос.
Вспоминая вечные жалобы своего собственного мужа, достойного и храброго воина, во время болезней, она подумала, что верно скорее всего последнее предположение.
Эдлин начала разговаривать с рыцарем тихим голосом, пытаясь как-то успокоить и поддержать его. Ведь после того, как его ранили на поле брани, он потерял сознание и сейчас не может иметь представления, где он, в чьих руках, что его ожидает? Хуже всего томиться неизвестностью.
— Вы находитесь в монастыре Истбери, — сказала она, — приблизительно в десяти лье от того места, где вас ранили.
Его мускулы обмякли, когда он услышал ее. Кажется, она сумела внушить ему, что он в безопасности, по крайней мере какое-то время. Неожидание он заговорил, и его голос отчего-то испугал ее.