Ему нравилось применять новые методы в организации хозяйства, он усовершенствовал виноградники, завоевав всеобщее признание и уважение.
Но настоящее удовольствие получал он от лошадей, которые с каждым годом приносили ему все больше наград.
Он выигрывал одну скачку за другой и слышал от многих владельцев лошадей:
— Если вы будете продолжать в том же духе, то нам скоро придется эмигрировать.
Герцог в ответ смеялся.
Несмотря на зависть и неприязнь, он продолжал работу с лошадьми, зная, что побуждает таким образом владельцев больших конюшен добиваться более высокого уровня скачек, и был уверен: самым захватывающим событием являются соревнования между ними.
Этим вечером, он, как всегда, навестил своих лошадей перед тем, как их закроют на ночь.
Сказал главному конюху, что лошадь, на которой он собирается ехать завтра утром, выглядит не очень хорошо. Похвалил его за нескольких других, выглядевших великолепно.
Возвращаясь в chateau, он заметил, что уже половина пятого.
Примерно в это время должен прибыть граф Грейтсвудский. Будучи хорошим хозяином, герцог подумал о том, что граф — англичанин, а стало быть, ему должно понравиться чаепитие в английском стиле.
Поэтому он приказал дворецкому накрыть стол в Salon Bleu .
Его шеф-повар славился чудесными patisseries .
Герцог надеялся, что тот не забудет и про неизменный атрибут английского чая — огуречные сэндвичи.
Уж очень хотелось, чтобы графу Грейтсвудскому понравилось у него.
Герцог прошел в chateau через боковую дверь и проследовал по длинному коридору в переднюю часть дома.
Хорошо, что революция не принесла разрушений и изменений в Дордонь. Большая часть обстановки осталась со времен Людовика XIV.
Огромное количество антикварной мебели, картин, других произведений искусства пересекло Ла-Манш уже после революции. И это была не только впечатляющая коллекция Букингемского дворца, а еще пять великолепных комнат в замке Скоун в Шотландии — граф Мэнсфилдский в то время был послом во Франции. Практически в каждом доме, куда заходил герцог, он обнаруживал великолепно инкрустированные комоды и рабочие кабинеты. Они могли попасть туда только из Версаля и из замков погибших аристократов.
Коллекция семьи герцога де Руке осталась нетронутой, так же как и его семья. Но многие его друзья окончили свой путь на гильотине на площади Революции.
Герцог прошел в Salon Bleu.
Здесь не было заметно следов присутствия графа, зато его ожидал другой посетитель. Армон надеялся, что она придет несколько позднее.
Она была прекрасна, все художники Парижа единодушно провозглашали ее красивейшей женщиной своего времени. В двадцать пять лет маркиза де Трозан была в расцвете своей красоты: кожа напоминала белоснежный мрамор, а фигура являла собой совершенство; в черных волосах пробегали голубые отблески, и казалось, будто такие же огни горят в ее огромных серых глазах.
Она стояла в дальнем конце комнаты.
Герцог остановился в дверях, очарованный ее пленительностью и шармом. Она обернулась и устремилась к нему с распростертыми объятиями.
— Я думала, что ты совсем забыл обо мне.
— Прости, я не ждал тебя так рано. Он посмотрел ей в глаза и поднес маленькую белую ручку к губам.
— Ты скучал по мне?
— Конечно, скучал.
— Ах, Армон, я с нетерпением ждала минуты, когда смогу прийти сюда и быть рядом с тобой.
— И вот ты здесь, — сказал герцог. — Когда я увидел тебя, мне показалось, что вновь взошло солнце.
— Это довольно мило сказано.
Она улыбнулась ему, ее алые губы приоткрылись. Но тут распахнулась дверь, и вошла графиня Сойссонская.
— А, ты здесь, Армон! — воскликнула она. — А я удивлялась, где ты можешь быть.