Над передовой линией немецких траншей висела пелена дыма и пыли, что-то горело. По ней хорошо прошлась артиллерия и штурмовики. Но в разных местах уже сверкали орудийные вспышки, неслись разноцветные пулеметные трассы. Набирал силу минометный обстрел, который не так опасен для танков, как для пехоты.
Уцелевшие артиллерийские наводчики вытащили наверх свои цейсовские перископы, и с закрытых позиций летели гаубичные снаряды. Они вели отсечный огонь, подняв целый частокол взрывов, сквозь который предстояло прорваться.
Снаряды немецких «стопяток» были опасны для танков в случае прямых попаданий. Но кроме этих гаубиц вели огонь шестидюймовые дальнобойные орудия. Фугасы весом сорок с лишним килограммов взрывались с оглушительным грохотом, вздымая фонтаны земли, сметая деревья и целые островки кустарника.
Их осколки с легкостью могли перебить гусеницу, а на небольшом расстоянии проломить боковую броню. Но если гаубичный огонь был не слишком прицельным и многое зависело от случайности, то уцелевшие противотанковые пушки калибра 75 миллиметров били довольно точно, выпуская десяток снарядов в минуту.
Пока им мешала целиться дымная пелена и разрывы гаубичных снарядов, но когда «тридцатьчетверки» выйдут на прямую видимость, танкам придется туго. Чистяков уже хорошо различал эти вспышки. Дернулся и остановился танк метрах в двухстах впереди.
– Дорожка! – хрипло скомандовал Саня.
Лученок мгновенно затормозил, и Коля Серов с короткой остановки сделал первый выстрел. Самоходка сорвалась с места, в открытый люк вылетела дымящаяся гильза. Заряжающий Вася Манихин уже дослал новый снаряд, а следом гильзу с мешочками пороха.
– Надо осколочными. Ты колпачок свинтил? – спросил Чистяков.
– Нет, – нащупывая крепкими мускулистыми руками новый снаряд, отозвался Манихин. – Ты же не сказал.
– Следующий – осколочный.
– Ясно.
Самоходку резко встряхнуло. Радист Костя Денисов слетел со своего места. Наводчик Серов ударился головой о казенник орудия.
– Мать его… так и убить могут.
– Гаубичный фугас сработал.
Лученок гнал на полной скорости. По броне что-то лязгнуло, машину снова тряхнуло. Механик заложил вираж, следом другой.
– Поздновато ты крутнулся, едва снаряд не словили, – чертыхался старший сержант Серов. – Гляди вперед.
– А я куда гляжу? – огрызнулся второй старший сержант экипажа, механик Лученок, который считал себя главным в экипаже после командира.
Шарахнули фугасом еще по одной вспышке. Можно сказать, наугад. А когда перезаряжали орудие (всего-то десяток секунд), отчетливо разглядели в капонире «гадюку», длинноствольную приземистую пушку, калибра 75 миллиметров.
– Быстрее! – заревел на заряжающего Тимофей Лученок. – Щас влупит.
Но «гадюка» ударила в Т-34, вырвавшийся вперед. Угодила точно в башню, мгновенно полыхнул кумулятивный заряд. Машина задымила, но рывками продолжала двигаться. Немецкие артиллеристы, зная, что с русским танком покончено, уже вели ствол по горизонтали, прямо в самоходку Чистякова.
– А-а-а, блядво! – в отчаянии кричал кто-то из экипажа.
Но бывший рабочий колхозной мельницы Вася Манихин, привыкший кидать четырехпудовые мешки, с такой же легкостью и быстротой уже загнал в ствол вслед за снарядом гильзу. Коля Серов, не дожидаясь команды, рванул спуск.
Напряжение было так велико, что младший лейтенант Чистяков даже не услышал грохота выстрела, который глушил в железной коробке весь экипаж. Зато взрыв услыхали все. Фугасный снаряд (Манихин не успел крутнуть колпачок) прошел над щитом низкой усадистой пушки и взорвался в дальнем углу капонира, подняв гору взрыхленной земли, каких-то обломков. Взлетело чье-то укороченное тело с растопыренными руками.
– Амбец котенку!
«Тридцатьчетверки» расстреливали и давили все подряд. Немец, стоя на одном колене, выстрелил в танк из гранатомета. Удар надорвал гусеницу и срезал, как жестянку, подкрылок. Перезаряжать свое оружие фриц не стал и схватился за автомат. К траншее приближались десантники.
Несмотря на то что танки уже хозяйничали в траншее, из разных концов велся сильный огонь. Большинство немецких пулеметов были хорошо защищены: укрыты в небольших дотах или бронеколпаках. Некоторые пулеметные гнезда были накрыты двумя-тремя рядами шпал.
Десантники падали один за другим. Кроме пулеметных очередей продолжали густо сыпаться мины. Большинство пехотинцев из усиленной десантной роты залегли, не добежав каких-то ста шагов. Самые отчаянные ворвались в траншеи, там началась рукопашная схватка.
«Тридцатьчетверка», перемахивая через траншею, обвалила переднюю стенку и сползла кормой вниз. Отполированные до блеска гусеницы бешено вращались, но машина застряла наглухо, задрав носовую часть. К ней уже подбирались трое немцев с минами в руках. Командир танка, развернув в их сторону башню, выстрелил из пушки. Снаряд прошел над головами.
Они сумели прилепить к борту магнитные мины, похожие на сковородки с ручками, и сразу бросились убегать. Выскочили двое танкистов, сорвали одну из мин. Из-за поворота траншеи по ним ударили из автомата, парни свалились рядом с гусеницами.
Попытались встать, оба тяжело раненные, но взорвалась мина, добив танкистов, и сразу загорелся двигатель – мину прилепили в уязвимом месте. Из горящего танка выбрались механик и стрелок-радист. Оба контуженые, обожженные, они сумели отбежать, прежде чем взорвался боезапас.
Самоходная установка к траншее не приближалась. Бороться с пехотой была не ее задача. Но и наблюдать за схваткой в траншее младший лейтенант не мог. Посчитают трусом.
– А ну, дави вон то гнездо! – кричал Чистяков, показывая на двойной ряд шпал, присыпанных землей и утыканных для маскировки ветками, под которыми прятался крупнокалиберный пулемет.
Тимофей Лученок не слишком рвался к траншее, опасаясь мин и того, что машина весом сорок пять тонн сползет, если обвалится земля. Правой гусеницей, не обращая внимания на непрерывно работающий пулемет, он навалился на перекрытие, раздавил его. Чувствуя, что край траншеи начинает сползать, ушел в сторону.
Впереди, дернувшись, остановилась еще одна «тридцатьчетверка». Снаряд размолотил сразу несколько колес, сорвал гусеницу. Успели выскочить только механик и заряжающий.
Через считаные секунды следующий снаряд врезался в броню огненным шаром. На борту словно вырос огненный куст. Брызнули раскаленные добела осколки металла, крупные искры. Машина загорелась. Языки огня выбивались из пробоины, открытого люка, откуда высунулась чья-то рука и тут же исчезла.
Танковый батальон уже миновал передовую траншею. Пехота продолжала бой, трещали выстрелы, взрывались гранаты, слышались крики и мат. На той стороне траншеи застыла еще одна «тридцатьчетверка». Механик, надрывая поврежденный двигатель, уводил машину в низину, стремясь избежать нового попадания.
Несколько танков замедлили ход. Командир батальона, майор Швыдко, шедший позади, забыл о рации и, высунувшись по пояс, махал пистолетом, разевая рот. Видимо, кричал на подчиненных, которые его все равно не слышали.
– Чего орет? – пожал плечами Коля Серов. – Если поторопить своих надо, то двигай сам вперед. Полководец долбаный!
– Не майорское это дело – батальон вести, – выругался Тимофей Лученок, который очень не любил горластое начальство, не раз посылавшее его в лобовые атаки.
Чтобы не отстать от других, танкового комбата обругал и заряжающий Вася Манихин:
– Пузо отрастил, как только в люк пролезает?
Снова заработала рация. Словно услышав, что речь идет о начальстве, вышел на связь командир батареи самоходок капитан Пантелеев.
– Саня, пушечный дот на левом фланге видишь?
– Пока нет.
– Разуй глаза. Там орудие калибра «восемьдесят восемь» установлено. Полевые и танковые пушки дот не берут. Приказ – уничтожить. Ох, бля, куда он их гонит!
Последние слова были обращены скорее всего к пузатому комбату, чьи танки прорвали передовую позицию. Теперь он пытался как можно быстрее развить успех. Но атака захлебывалась, несмотря на крики майора и пистолетные хлопки.