Предметом разногласий здесь были и остаются три основные проблемы: 1) необходимость уставного (твердого) капитала хозяйственных обществ (акционерных и с ограниченной ответственностью); 2) роль корпоративного (акционерного) соглашения; 3) виды корпораций. К ним можно также добавить и вопросы об упрощении регистрации (создания), а также реорганизации и ликвидации юридических лиц; о двух- или трехзвенной структуре управления хозяйственными обществами (иначе говоря, о необходимости выделения в числе органов таких обществ наблюдательных советов, которые действующим законодательством крайне неудачно отождествлены с советом директоров); о введении в Гражданский кодекс понятия «аффилированные лица» и замены им категорий «материнское» и «дочернее общество» и некоторые другие проблемы.
Достигнутые в этих вопросах компромиссы в действительности не устраивают ни одну из сторон, которые в ходе парламентского обсуждения законопроекта фактически стремятся к их возможному пересмотру. Основу разногласий составляет принципиально различный подход к содержанию и общей направленности гражданско-правового регулирования корпоративных отношений: разработчики законопроекта стремились к их упорядоченному и четкому оформлению, основанному на балансе интересов всех участников гражданского оборота, тогда как их оппоненты требуют максимальной свободы и расширения диспозитивного регулирования организации и функционирования корпораций (хозяйственных обществ) в интересах главным образом крупного бизнеса.
При этом одним из основных аргументов являются ссылки на англо-американское корпоративное право, якобы предоставляющее безграничную свободу предпринимательской деятельности, а также на необходимость повышения «инвестиционной привлекательности» российского правопорядка и занимаемого Россией места в различных международных рейтингах (что, строго говоря, вообще не имеет прямого отношения к гражданскому, в том числе к корпоративному праву).
3. Действующее российское законодательство, подобно законодательству большинства европейских континентальных государств (и праву Евросоюза), традиционно требует от хозяйственных обществ наличия минимального (твердого) уставного капитала. Вместе с тем данное требование носит символический характер не только с точки зрения его объема (10 тыс. руб., т. е. примерно 250 евро для обществ с ограниченной ответственностью), но и содержания, ибо в счет этой суммы фактически допускается внесение абсолютно любого имущества, вплоть до старой мебели, изношенной одежды и т. п.
Первоначальная редакция законопроекта предусматривала 10-кратное увеличение этой суммы и ее внесение в денежной форме, что вызвало резкий протест Минэкономразвития, потребовавшего полной отмены минимального капитала хозяйственных обществ как «избыточного требования», не имеющего никакого экономического смысла и являющегося «пережитком экономики XIX века». Любопытно, что этот довод явно почерпнут из американской литературы по корпоративному праву (являющейся главным, если не единственным источником идей и законодательных предложений большинства наших экономистов и ряда юристов).
Его необоснованность для российского правопорядка представляется очевидной, ибо его реализация ведет к закреплению господства в гражданском обороте юридических лиц – «пустышек», заведомо не способных платить по своим долгам (в настоящее время более 3/4 из примерно 4 млн всех российских юридических лиц выступают в форме обществ с ограниченной ответственностью). Вместе с тем в действительности он показывает свою полную несостоятельность и с позиций современного зарубежного опыта.
4. Относительно реального зарубежного опыта можно отметить, что даже в тех европейских континентальных правопорядках, где в середине 2000-х годов было формально разрешено создание «компаний одного евро» (сначала Франция, а затем – Германия), они не получили фактического распространения, в том числе из-за особенностей законодательства о несостоятельности (банкротстве).
Во Франции они наталкиваются на широкую возможность привлечения в ходе банкротства к личной имущественной ответственности директоров и учредителей/участников обществ с ограниченной ответственностью, созданных с «заведомой недокапитализацией», с помощью специального иска – action en comblement du passif (ст. L 652-1 и L 651-3 Торгового кодекса в редакции Закона от 26 июля 2005 г.). Это привело здесь к преимущественному созданию таких обществ со средним капиталом в 3 тыс. евро и практическому отсутствию «обществ одного евро»[10].
В Германии же «компании одного евро» автоматически попадают в состояние неплатежеспособности, и до формирования ими обычного уставного капитала в 25 тыс. евро их управляющие в соответствии с § 64 Закона об обществах с ограниченной ответственностью не только обязаны публично объявить об этом, но и несут неограниченную ответственность по их долгам личным имуществом[11].
В подавляющем большинстве случаев европейские правопорядки сохраняют требование твердого уставного капитала для всех хозяйственных обществ.
Что касается англо-американского права, то здесь обычное отсутствие требований к минимальному капиталу business corporation восполняется требованием обязательного проведения специальной «проверки на состоятельность» (Solvency test) при любом «распределении» (выплате, продаже и т. д.) принадлежащего компании имущества, которая призвана гарантировать удовлетворение иных (оставшихся после «распределения») требований ее кредиторов и фальсификация которой влечет серьезную уголовную и административную ответственность проводивших ее директоров компании. Известны и более жесткие требования: например, Корпоративный кодекс штата Калифорния требует от корпораций поддержания постоянного соотношения активов и пассивов как минимум 5 к 4[12].
Такой «последующий контроль» за имущественным положением корпораций опирается на относительно жесткие системы бухгалтерской отчетности, попытки обхода которых влекут еще большее ужесточение этого законодательства и уголовной ответственности за его нарушения. После известного скандала с компанией «Энрон», имевшего место в 2001 г., в США появился Закон о реформе отчетности публичных компаний и защите инвесторов (Public Company Accounting Reform and Investor Protection Act of 2002, известный по именам своих инициаторов – сенатора Пола С. Сарбейнеса и конгрессмена Майкла Оксли – как Sarbanes-Oxley Act), а в Великобритании в 2011 г. начал действовать почти аналогичный по содержанию и направленности Bribery Act. При этом компании, не готовые соблюдать жесткие и детально разработанные этими законами требования к отчетности и вынужденные уйти с Нью-Йоркской и Лондонской фондовых бирж, по мысли организаторов российского Международного финансового центра и должны составить основной круг его участников, о чем уже публично объявили его организаторы[13].
Американское корпоративное право в действительности не оставляет беззащитными и корпоративных миноритариев. Например, Федеральный закон 1970 г. о противодействии последствиям организованного обмана и коррупции (Federal Racketeer Influenced and Corrupt Organizations Act – знаменитый RICO) предоставляет им возможности предъявления коллективных исков в федеральных судах и устанавливает ответственность директоров корпораций перед акционерами в форме тройного возмещения всех убытков (triple damages) за весьма абстрактно описанные им правонарушения. Поэтому корпоративное право США в действительности никак нельзя считать особо «либеральным», как полагают его российские поклонники, обычно умалчивающие об указанных выше федеральных законах и практике их применения и сводящие его к «либеральному» законодательству нескольких восточных штатов (Делавэр, Нью-Джерси, Мэн, Нью-Йорк, Западная Вирджиния).