Летел в эту сатанинскую черную Пропасть. И вместе с Ним летели крохотные, еле различимые звездочки, летел смутный, поминущо исчезающий клок какой-то далекой, может быть, существующей уже только в собственном испущенном свете, туманности, летел невесть как оказавшийся рядом камешек-метеорит... и летела сверхплотная, сверхтяжелая, колдовская Пустота. Колодец Смерти засасывал их всех, не отличая живого от мертвого, одухотворенного от бездушного.
Он долго не мог понять - почему Он снова очутился здесь, в своем безвозвратном прошлом, в том давно прошедшем миге бытия. А когда понял. Ему стало еще хуже - это было не прошлое, давно пережитое и усмиренное. Это было настоящее, ослепительно реальное настоящее, за которйм таилось неведомое будущее. Значит, это случилось! Значит, они забросили его Сюда?!
Но почему!
Как они могли! Нет! Лучше бы они сразу убили Его!
Осознание непоправимости случившегося чуть не свело Его с ума. Ошибка?
Как хорошо, если бы это было ошибкой, нелепицей, случайным совпадением...
но нет. Он уяснил все сразу. Они все-таки послали Его на смерть!
Они бросили Его в адскую воронку! Они приговорили Его! Он почти ничего не помнил... нет, Он не помнил ни черта! Что было с Ним?! Как они посмели?!
И почему именно Его?! Это невозможно! Этого не должно было случиться! Это бред!
Он поднес руку к глазам. Отблеск скользнул по лицевому светопластику шлема, зайчиком ударил в зрачки.
Рука была закована в броню - тяжеленную, серую, пупырчатую бронекерамику трехвековой давности. Зачем они обрядили Его в эти доспехи, в это допотопное старье? Он поднял другую руку, пошевелил толстыми суставо-членистыми пальцами гидропневмоперчатки - и Ему показалось, что Он слышит скрип этого древнего механизма. Но еще Он почувствовал, что под перчаткой руку облегает металлопластиковая пленка биоскафандра последней разработки. Зачем? Зачем все это?! Или они собирались бросить Его в термонейтринное пекло Сверхновой?! Или на Нем решили испытывать действие гравиполя недавно открытых сверхплотных звезд - Черных Карликов?! Нет, глупость, бред! Они просто приложили все усилия, сделали все, что только могли сделать, лишь бы Он вынырнул живым здесь! Именно здесь! И именно живым! Но почему?!
Он не удивился, даже не повел плечами, не вздрогнул, когда совсем рядом, в трех-четырех километрах от Него, вдруг высветилось нечто округлое, серебристо-тусклое, с ажурными фермами-лапами и почти черным отражателем.
Капсула! Да, Он яодал ее появления. И она появилась! И только после этого, внезапно, с накатившей липкой тоской и обручем на висках прищла память: Он дал им согласие. Он сам дал им согласие!
Они нашли его на диком пляже. Но сразу не подошли, а уселись в десяти метрах на плоский серый валун с поросшими мхом боками. Место это было угрюмым и мрачным. Никто не помнил, чтобы тут когда-либо купались или загорали люди. Но почему-то, по какой-то невесть из каких глубин дошедшей памяти, этот глухой уголок звался "диким пляжем".
- Чего надо, - грубо спросил Иван. Спросил без вопросительных интонаций, не отрывая взгляда от серой подернутой рябью воды.
Ему сейчас не хотелось видеть людей. Он был старше их всех. Неизмеримо старше. И они казались ему шаловливыми, беспечными, надоедливыми и страшно докучливыми в своей бесцеремонности детьми, от которых нет никаких сил отвязаться и которых надо просто терпеть.
Стиснуть зубы и терпеть. Он знал лучше их самих, что играют "дети"
вовсе не в детские игры. Но все равно - иначе он не мог воспринимать этих несчастных, этих замкнувшихся на себе детей - землян.
Он сидел на высохшем от времени и жары обломке ствола некогда могучего и неохватного дерева.