– Если у вас есть, с кем оставить малыша, я распоряжусь, чтобы ваше место не занимали.
Она тоже имела право голоса.
Доктор Палмер поднялся, пытаясь выглядеть важным, хотя в душе был смущен. Он пристально оглядел актовый зал в поисках улыбок и забубнил:
– Домина Питонис, я повелеваю тебе исчезнуть! Прочь, Эл! Прочь, Элоим! Прочь, Сотер и Тетраграмматон, прочь, вся нечисть! Я повелеваю вам именем Господа и всех святых.
Доктор сел, все еще очень серьезный. Он знал, что его выступление долеко не так впечатляюще, как звучное заклинание Отца Лона, In nomine Jesu Christi et Sancti Ubaldi, сопровождаемое плавными взмахами кадила. Но люди, изгонявшие нечистую силу, назначались на этот пост в строгой последовательности – один месяц представителю каждой конфессии. Так повелось с того момента, когда начались все эти беды. Доктор Палмер был унитарием. Изгнание нечистой силы не входило в программу духовной семинарии, и ему пришлось выдумывать собственный текст.
Адвокат похлопал Чандлера по плечу.
– Последняя возможность изменить решение, – сказал он.
– Нет. Я не виновен, я не хочу защищаться таким образом.
Адвокат пожал плечами и поднялся, ожидая, пока судья обратит на него внимание. Чандлер впервые позволил себе встретиться взглядом с людьми из зала. Сначала он рассмотрел жюри присяжных. Некоторых он немного знал. Городок был недостаточно велик, чтобы все подобранные присяжные были совершенно не знакомы любому подсудимому. А Чандлер прожил здесь большую часть своей жизни. Он узнал Попа Матесона, старого и упрямого, владельца табачного киоска на вокзале. Лица двух других мужчин также были знакомы: вероятно, Чандлер встречал их на улице. Тем не менее старшину присяжных, сдержанную и хмурую женщину он не знал. Он знал о ней только то, что она носит очень забавные шляпки. Вчера, когда ее выбрали из списка присяжных заседателей, на шляпке были красные розы, а сегодня – еще и чучело птицы.
Чандлер не думал, что кто-либо из присяжных был одержим. Его больше волновал зал. В нем он не был так уверен.
Он видел девушек, которым назначал свидания еще в школе, задолго до того, как встретил Марго; мужчин, с которыми работал на заводе. Все они разглядывали Чандлера, но он не знал, кто и чьими из этих знакомых глаз смотрел на него. Пришельцы наверняка ежеминутно следили за всеми большими собраниями. Было бы удивительно, если бы никто из них не присутствовал здесь.
– Итак, слово защите! – наконец объявил судья.
Защитник Чандлера выпрямился:
– Не виновен, ваша честь, по причине временного пандемического умопомешательства.
Судья был доволен. Зал зашептался, но они тоже были довольны. Они знали, что он, безусловно, виновен, и испытали бы большое разочарование, если бы Чандлер признал свою вину. Они хотели видеть одного из самых гнусных преступников современного гуманного общества пойманным, разоблаченным, приговоренным и наказанным и не желали пропустить ни одного действия драмы. На площадке за школой три служащих шерифа уже заряжали свои винтовки, а школьный сторож отмечал мелом черту на гандбольном поле, за которой предстояло расположиться публике, наблюдающей за казнью.
Все это, как прекрасно понимал Чандлер, было полнейшим безумием и напоминало дурной сон, хотя Чандлер полностью отдавал себе отчет в происходящем. В небе над головой плавно перемещались по своей орбите искусственные спутники. В каждом доме стоял телевизор. Хотя последнее время их использовали только как хранилище для морских ракушек, цветов… и надежд на лучший мир. А на дворе стоял двадцатый век!
Но они, без всякого сомнения, собирались казнить его, как будто все это происходило в семнадцатом.