Уговорив Софи подождать меня, я изо всех сил припустил к дому, а когда оглянулся назад, увидел, что она заползла в высокий кустарник и спряталась там.
Подбежав к дому, я стал что силы барабанить в дверь. Мне открыла высокая красивая женщина с добрым, усталым лицом. Ее коричневое платье было чуть короче, чем у наших женщин, но на груди был нашит матерчатый крест, как у всех: две полосы от шеи до пояса и одна поперечная. Крест был зеленый, под цвет косынки на голове.
- Вы мама Софи? - спросил я, отдышавшись.
- Что случилось? - тревожно спросила она. Она была так взволнована моим появлением, что вопрос невольно прозвучал резко и даже не слишком доброжелательно.
Я сбивчиво рассказал ей обо всем, что произошло.
- Нога?! О боже! - воскликнула она. И на лице ее появилось знакомое мне выражение ужаса: то самое выражение, которое совсем недавно я видел на лице Софи.
Но она быстро совладала со своими чувствами. Я повел ее к кустарнику, в котором оставил Софи. Услышав голос матери, девчонка сразу выползла ей навстречу. Со слезами на глазах женщина глядела на распухшую ступню дочери, на ее разорванные штанишки и кровоточащие коленки.
- Бедняжка ты моя! - вырвалось у нее, и она бережно взяла Софи на руки. Приласкав и успокоив ее, она спросила, понизив голос:
- Он видел?
- Да, - сказала Софи. - Не сердись, мам! Я терпела изо всех сил. Но без него я бы не справилась. Было... Было очень больно!
Мать помолчала немножко, потом тяжело вздохнула и, словно отгоняя от себя какие-то мрачные мысли, сказала:
- Ну что ж... Теперь уж ничего не поделаешь... Пойдем!
Софи взобралась к матери на плечи, и мы двинулись к дому.
Заповеди, которые вдалбливают ребенку в детстве, прочно удерживаются в его памяти. Но, как правило, они мало, что для него значат, пока он не столкнется с реальностью. Кроме того, даже столкнувшись в жизни с чем-то напоминающим эти заповеди, надо еще связать воедино слова и действительность. Лишь тогда слова перестанут быть пустым звуком и обретут смысл.
Я тихонько сидел и смотрел, как мать перевязывала распухшую ножку Софи, и мне даже в голову не приходило связать то, что я видел, с тем, что я всю жизнь слышал по воскресным дням:
"И создал Господь человека по образу и подобию своему. И пожелал Господь, чтобы у человека было одно тело, одна голова, две руки и две ноги. Каждая рука должна оканчиваться ладонью, и каждая ладонь должна иметь пять пальцев, и на конце каждого пальца должен быть ноготь..." И так далее.
Я знал все это наизусть, и тем не менее шестипалая ножка Софи не вызывала у меня никаких особых чувств. Я видел только слезы на глазах у матери, и мне самому было до слез жалко их обеих, а больше я ничего не чувствовал.
Когда перевязка была закончена, я с любопытством огляделся. Дом был намного меньше нашего, но понравился мне гораздо больше. Он был как-то по-другому настроен к людям. Теплее. Дружелюбнее... Мать Софи очень нервничала, но ничем не дала мне понять, что я - нежеланный гость, принесший в их дом беду.
Внутреннее убранство дома тоже очень понравилось мне, особенно потому, что на стенах не было никаких изречений и надписей, которые мне всегда казались полной бессмыслицей, унылой и скучной, но, по-видимому, необходимой. Здесь вместо них висели рисунки, изображающие лошадей, и они показались мне очень забавными.
Миссис Уэндер велела мне подождать ее здесь, пока она отнесет дочку наверх. Вскоре она возвратилась и села рядом со мной. Она взяла меня за руку и заглянула прямо в глаза. Я чувствовал, что она очень взволнована, но не мог понять причину ее беспокойства. Я мысленно попытался уверить ее, что нет никакой нужды беспокоиться, но мне это не удалось. Она продолжала пристально глядеть на меня, и глаза ее были очень похожи на глаза Софи, когда та еле удерживалась от рыданий.