Сколько их прошло через его руки, и ни с кем из них он не был знаком. Он занимался бальзамированием. «Бальзамировщик», или еще хуже – «трупорез».
Прежде чем зашить тело, он ввел дополнительную дозу раствора для консервации.
Наносить грим его научила Кэти, жена, а не учителя. «Искусство превращения лица в белую маску!» – пошутила она в первый раз, когда Давид тренировался на ней перед финальным тестированием. Впоследствии он сделал грим своей визитной карточкой. Нанести тон, припудрить скулы, придать губам их естественный цвет… Выложиться по полной. Потому что если родным и запомнится образ Маргариты, то это будет ее последний образ. Покойно спящей пожилой дамы.
Давид открыл окно. Комнату заполнил ледяной воздух. Ночь отступала, улицы затягивало туманом, что предвещало хмурый день. «Без смертей точно не обойдется», – подумал он и вздохнул. Больше всего он не любил скончавшихся от ран и покойников после вскрытия. Он ненавидел собирать пазлы. И потом – как смотреть в остекленевшие и удивленные глаза изрезанного ребенка?
Любовь и ненависть к работе. Грустный антагонизм.
Давид закрыл окно и бросил взгляд на часы. Уже больше восьми, а Кэти еще не звонила. Может быть, сегодня утром писем не приходило.
Уже почти месяц они неизменно обнаруживали в своем почтовом ящике анонимные письма – «Давиду & Кэти Миллер». Он не мог отвлечься и перестать думать об этом.
Он собрал инструменты и емкости с органическими отходами, сложил все в два алюминиевых чемодана. Запах формалина, казавшийся для непосвященных ужасной вонью, немного рассеялся. Маргарита сжимала в сложенных на груди руках деревянные четки, она казалась умиротворенной, на ней было ее самое элегантное платье. Она была прекрасна, как статуя. Теперь ее дочь могла войти.
– Я должен еще волосы уложить, но вы можете сделать это сами, если желаете, – прошептал он деликатно.
Женщина запахнула кофту и чуть отступила. Потом подошла к матери. Давид увидел, что, несмотря на слезы, в глазах ее блеснуло облегчение, значит он хорошо поработал. Он предпочел бы благодарность, выраженную в денежном эквиваленте, но вполне довольствовался и словом, взглядом, полуулыбкой. И потом, деньги – в такой момент… Надо уметь сохранять достоинство… профессионализм…
– Как будто заснула, – прошептала она наконец, беря в руки щетку для волос.
Давид наклонился, чтобы помочь ей. Вначале всегда надо было чуть направлять. Подойти к покойнику не всегда просто, еще сложнее дотронуться до него. Потом женщина наловчилась. Последняя встреча матери и дочери. Быть может, самые интимные и волнительные мгновения за всю жизнь.
Выйдя на улицу, Давид вытащил телефон, чтобы позвонить Кэти. Он хотел знать, что еще выдумала Мисс Хайд в своем очередном письме. Прислала билет в театр, чтобы он отправился на спектакль и «думал о ней»? Или фотографию заката, «места, куда они поедут вместе»? Или, как происходило чаще всего, просто угрожала?
Однако он взял себя в руки. Упоминать об этих письмах значило лишь снова подлить масла в огонь. В последнее время Кэти была на взводе, будто наэлектризованная, такая близкая и одновременно далекая. Всякий раз, когда он пытался обнять ее, она уклонялась от его объятий. Сколько они уже не занимались любовью?
Если хорошенько подумать, может быть, все же стоило обратиться в полицию. Чтобы вскрыть нарыв.
На данный момент Мисс Хайд его не пугала. Честно говоря, она никогда его не пугала, скорее интриговала. Она выражалась с элегантностью, отчего казалась ему женщиной зрелой, но в ее словах то и дело проскакивал юношеский максимализм. Она никогда не говорила о себе, только о них. Странное создание. В любом случае интересный персонаж для романа.
Давид поднял воротник зимней куртки, спрятал лицо в шарф и шагнул в густой туман. Давненько он уже не бродил по этим местам Девятнадцатого округа, по мощеным улочкам Бют-Борегар среди низких домов, крыши которых застилал туман. Интересное место для следующего триллера, как знать? Земля с кровавой историей, изрытая подземными ходами. На крутых улочках ни души. Да, а мысль не такая уж дурацкая. Километры туннелей, заканчивающиеся в каменоломне. Там легко спрятать логово какого-нибудь психопата, скрыть ужасные жестокости. Непочатый край работы для его персонажа, полицейского Джека Фроста.
Ибо Давид писал. Когда не зашивал трупы, когда не спал, когда не падал от усталости, он писал.
В конце улицы Компан он остановился, поставив два больших алюминиевых чемодана на мостовую, чтобы отдышаться. По-видимому, ему не хватало тренированности. Столько лет в теннис играл, а теперь дошел до того, что времени не остается даже, чтобы побегать полчаса в неделю…
К счастью, на фигуре это не очень отразилось. В свои тридцать лет Давид имел сложение подростка, его глаза и волосы не потеряли темного блеска, зубы были в хорошем состоянии. Но на высоком лбу уже залегли первые морщины, о которых он, впрочем, совершенно не думал. Все там будем, каким бы кремом ни пользовались. И знал он об этом лучше, чем кто-либо.
Он заметил ее на углу, когда собрался идти дальше. Огромную «БМВ» с затемненными стеклами.
Его словно горячей волной окатило. Это не могло быть совпадением… Давид не сомневался, что уже видел эту машину накануне у своего дома. И вот она тут, за тридцать километров от него…
Ему нужно было пройти мимо «БМВ», чтобы оказаться у своего старенького автомобиля.
Он дошел до середины улицы, замедлился, потом снова ускорил шаг.
Тогда из машины выпрыгнуло что-то огромное и бегом направилось к нему.
3
Тепло закутавшись, Кэти Миллер побежала к почтовому ящику. Она уже час ждала почтальона у окна своего маленького загородного дома.
С начала месяца Мисс Хайд неизменно посылала им по два письма в день. Первое она обычно писала часов в десять вечера, второе – значительно позже, глубокой ночью. И в этом бессонном сумасшествии, которое заставляло ее писать глупости, она непременно указывала точное время. Что же касается духо́в, которыми были надушены эти абсурдные письма, то, по мнению Кэти, готовой в этом поклясться, это были «Шанель № 5».
Легкого флера парфюма и нескольких слов любви, адресованных мужу, с лихвой хватало, чтобы испортить ей день. Сама мысль о том, что кто-то мастурбирует у себя в ванне, предаваясь мечтам о ее Давиде, вызывала у нее желание уйти из дома.
Она понюхала только что принесенные почтальоном письма. Никакого запаха. Несмотря на жуткий холод, молодая женщина не смогла удержаться и начала вскрывать письма, медленно возвращаясь в дом по садовой дорожке. Счета, отрицательные ответы на ее резюме медсекретаря из мест, куда она их посылала… И ничего от психопатки. Радоваться этому при наличии кучи плохих вестей – конечно, что-то!
Она быстро поднялась на второй этаж, чтобы посмотреть почту Давида. Кликнула несколько раз на «Входящие», ей это не надоедало, она была уверена, что с минуты на минуту получит от Мисс Хайд пылкое признание или стихотворение. Но ничего не приходило. Значит, она вернется через час и снова проверит почту, потом еще и еще. Это уже становилось невыносимым.
Когда она входила в гостиную, в ноги ей кинулся Симеон, один из двух котов, которых она взяла из SPA[2]. В зубах он держал мертвую птицу.
– А ну иди сюда, грязнуля этакая!
Тот бросился прочь. Она бежала за ним до самой кошачьей дверцы во входной двери; дверца издала бряцающий звук, который так развеселил маленькую Клару. Кэти натянуто улыбнулась дочери в ответ, ей было не до шуток. Потому что, хотя письма и стали приходить реже, оставался еще один нарыв, который надо было вскрыть.
Тот, что набухал у нее в животе.
Она вытащила Клару из манежа и прижала к груди, как последнюю защиту от отчаяния.
– Ох, моя милая! Если бы жизнь можно было прожить заново…
Под взглядом дочери Кэти сжала зубы, чтобы не расплакаться. Нет, она не сдастся. Ей никогда не приходилось прибегать к слезам, чтобы оправдать свои ошибки и поражения.