Я больше не могу выдерживать это. Прерываю его:
– Бывшей, – говорю я, заставив Ховарда «Хауи» Хэмлина неожиданно умолкнуть, не завершив это гладкое вступление. – Извините, что встреваю, но я его бывшая жена. Я развелась с ним давным-давно.
Он выжидает полсекунды, потом говорит:
– Да, да, конечно, вы совершенно правы, это была ошибка с моей стороны. К тому времени, как произошел этот шокирующий инцидент, он уже давно был вашим бывшим мужем. Итак, теперь вы предпочитаете называться Гвен Проктор, а не Джиной Ройял, верно?
– Это мое законное имя. – Я официально сменила его, так же, как и имена своих детей. Джины Ройял больше не существует. Если оглянуться на прошлое, ее изначально почти не существовало.
– Конечно. Итак, Гвен, просто для того, чтобы удостовериться, что наши зрители в курсе этой невероятной истории… Когда Мэлвин Ройял был арестован несколько лет назад после обнаружения женского трупа в том самом доме, где вы проживали вместе, вы также были обвинены в том, что помогали ему осуществлять похищение жертв. Это верно?
– Да, – отвечаю я. – Но меня оправдали.
– Несомненно, оправдали! – В голосе его звучит заученное одобрение. – Но после этого вы ударились в бега, много раз сменив свое имя и место проживания. Почему, если вы были невиновны?
У меня возникает предчувствие, и оно мне не нравится. Что-то не так. Я чувствую, что это не будет то спокойное интервью, которое мне обещали.
– Я действительно невиновна. Однако ежедневно мне и моим детям поступали угрозы. Нас преследовали через Интернет, грозили насилием, в том числе и сексуальным, а также смертью. Я делала все необходимое, чтобы защитить свою семью.
Я не упоминаю о том, что Мэлвин тоже продолжал выслеживать нас. Посылать письма. Эту банку с гадюками я не желаю открывать.
– Вы не обращались в полицию?
– Полиция всегда неохотно заводит дела по поводу анонимных угроз, и сталкерам это хорошо известно. Я предпочла действовать так, чтобы обеспечить своим детям безопасность.
– Понятно. Но зачем постоянно переезжать?
– Потому что интернет-тролли хорошо умеют действовать сообща, если им нужно найти человека и снова начать травить его. Для многих из них это игра. Вначале я этого не осознавала, но травля, открытая на меня, была очень хорошо организована. И остается такой, я уверена.
– Тогда почему вы пришли сюда, пойдя на такой риск?
Делаю паузу. Я хочу сказать так, чтобы до них дошло.
– Потому что это происходит каждый день. Не только со знаменитостями или людьми, которые, подобно мне, привлекли широкое внимание. Это происходит и с обычными людьми. Даже с детьми. А наши законы и наши правоохранительные органы не приспособлены к тому, чтобы иметь дело с такими проблемами. Но я здесь не для того, чтобы спасать мир, – только моих детей.
– От кого именно?
– От дезинформации, – отвечаю я. – Подобная ложь остается в умах людей и вызывает еще больше негодования, еще больше травли. Поэтому я хочу рассказать свою историю. – Даже необходимость произнести эти слова вызывает у меня внутреннюю дрожь. Я слишком много времени провела в бегах. И во многом это – одна из самых трудных вещей, какие я делала: добровольно стать… уязвимой.
– Предоставляю вам слово, – говорит Хауи. – За этим мы вас и пригласили.
И я рассказываю. Рассказываю о том, как вышла замуж, о первых годах жизни с Мэлвином, когда я понятия не имела, что те требования, которые он предъявлял ко мне в том доме, в нашей спальне, были какими угодно, только не нормальными. Я была слишком молодой, слишком «тепличной», чтобы понять это. Мне говорили, что нужно быть милой, быть уступчивой, быть такой, какой меня хочет видеть мой муж. А когда родились дети, стало уже поздно прислушиваться к инстинктам. Я была слишком напугана, чтобы увидеть правду.
До тех пор, пока правда, приняв облик пьяного водителя, не вломилась в мастерскую Мэлвина – куда он никогда не позволял мне заходить. В тот день его жуткое, жестокое «я» впервые оказалось выставлено на свет.
Когда я умолкаю, вспоминая тот момент и борясь с этими воспоминаниями, Хэмлин подается вперед:
– Гвен, давайте перейдем прямо к сути. Вы должны были знать об этом, верно? Как он мог привозить этих девушек в ваш дом так, чтобы вы не знали?
Я пытаюсь объяснить: запертая мастерская, постоянное бодрствование Мэлвина допоздна… Хэмлин притворяется, будто слушает, но я вижу, что он просто ждет, когда я закончу. А потом говорит:
– Вы понимаете, почему многие, очень многие люди сомневаются в вашей истории, правда? Они просто не могут вообразить, что вы спали рядом с маньяком и ни о чем не догадывались.
– Спросите подружку Теда Банди, – огрызаюсь я. – Спросите жену Гэри Риджуэя. Спросите всю семью Денниса Рейдера [1]. Признаки вполне могли быть, но я была не в состоянии распознать их. Я даже представить себе не могла, что он творит подобное, иначе попыталась бы остановить его.
– Попытались бы? – переспрашивает Хэмлин.
– Он убил бы меня, – отвечаю я. – И после этого мог бы делать с нашими детьми всё, что захочет. Я даже представить не могу, что это было бы, и не хочу представлять. Я выжила, мистер Хэмлин. Я сделала это ради моих детей и продолжу это делать, что бы ни случилось.
Я довольна тем, как сформулировала это, но теперь я уже настороже: почему он давит на меня? Это не то, о чем мы договаривались. Предполагалось, что он будет помогать, а не допрашивать.
– Вернемся к вашему мужу, Мэлвину Ройялу. Он продолжал преследовать вас даже тогда, когда находился за решеткой – так вы утверждали, верно? Это была часть травли, направленной против вас? Несомненно, эта часть не имеет никакого отношения к безликим чужакам в Интернете.
«Утверждали». Я едва не рявкаю на него. В этом кресле я чувствую себя пленницей – и ненавижу это ощущение. Я не могу смотреть в камеру, но знаю, что она глазеет на меня; периферическим зрением вижу размазанный красный огонек, свидетельствующий, что мы в эфире. Пытаюсь сосредоточиться на лице Хэмлина, но оно кажется мне расплывчатым. Я все время вижу, как вокруг меня движутся люди, – и ненавижу, ненавижу это… Мне не нравится, когда ко мне кто-то подкрадывается.
– Гвен?
Я понимаю, что смотрю на него пустыми глазами, и пытаюсь вспомнить его вопрос. «Мэлвин. Он говорил про Мэлвина».
– Мой муж посылал мне письма, – отвечаю я. – Кто-то из персонала тюрьмы тайком выносил их наружу. Сейчас мы полагаем, что этот человек отдавал их для отправки разным людям, и это продолжается даже после смерти Мэлвина. Насколько мне известно, сейчас по этому поводу ведется расследование.
– Вы сохраняли у себя эти письма? Показывали их начальству тюрьмы? Полиции?
– Первые – да, – говорю я. В горле у меня сухо, пальцы подрагивают. – Но Мэлвину уже был вынесен смертный приговор. Они почти ничего не могли сделать, чтобы наказать его.
– Хм-м-м-м… – тянет Хэмлин с задумчивым выражением лица. – У вас есть записи всех этих интернет-угроз, которые вы, по вашим словам, получали?
Почему он сомневается в моих словах? Какого черта тут происходит?
– Конечно, есть, в том числе и ответы от полиции и ФБР, зафиксировавших факты преследования. Послушайте, нет смысла продолжать, если вы…
– Вы не будете отрицать, что этому положили начало родные жертв Мэлвина Ройяла?
Я уже встаю, чтобы уйти, но при этих словах сажусь обратно. Я не хотела доводить до этого. По сути, я сказала продюсеру, что не стану отвечать на вопросы о жертвах или их семьях. Мне нужно напомнить об этом.
– Я не хочу говорить о родных жертв.
– Почему? Ведь это именно те люди, которые изначально были злы на вас, верно?
Я не хочу обвинять этих людей. Я не должна оставлять такое впечатление.
– Я не могу винить людей, которым пришлось пережить невероятное горе и гнев. Я виню только абсолютно посторонних личностей, которые примкнули к этому, чтобы удовлетворить собственные потребности.