Не за красивые же глазки и не потому, что из известного мне крупного промышленного ворья вы самый изворотливый, самый замаскированный, самый мудрый и матерый ворюга. Настоящий урна! Нет, не поэтому. Это всe детали сюжета. Крючок же в другом фаэтоне. В другом. Скоро кучер Вася откроет ворота и закачаемся мы с вами, гражданин Гуров, на мягких, как пух, рессорах, и поплывет мимо нас, когда откинет ветер занавески окон, наше прошлое в коротких штанишках, забрызганных кровью, дробленой костью и серым веществом.
Ах, вам дурно? Можете не завтракать. Это ваше личное дело. Поголодайте денек-другой. Вам - только на пользу. Жирок скинете, нагуляете аппетит. Я же с вашего разрешения врежу еще икорочки и пропущу рюмочку. Никогда не думал, что так трудно будет разговориться, хотя ждал сей минуты давно. Очень давно. Всю жизнь, можно сказать. Предвосхищать ее в воображении порой трухал, то есть боялся, ибо игру я вел смертельно опасную и понимал, что в любой момент можно с треском погореть. Да! Да! Не промахнуться, не допустить ошибку, такого со мной быть не может, и вы убедитесь в этом вскоре, гражданин Гуров, а просто погореть. Даже самые главные наши старые урки и то не уверены, что их вдруг не заметет какой-нибудь шустряк помоложе. Ленина схавали, Троцкому темечко раздробили, Сталина довели до кондрашки, Берию замочили, Никите заячьи уши замастырили, а меня, мелкую, в общем, мандавошку, можно в один миг вывести политанией.
Помните события в Португалии? Врезал дуба Салазар, преемника его, Каэтану, болван Спинола скинул, и вот слушаю я дома "Немецкую волну" и серею от болотного страха. Арестована вся тайная полиция. Я, хотите верьте, хотите не верьте, впал в детство и представил, как вдруг ни с того, ни с сего, просто в силу существования политических случайностей, происходит ужасный катаклизм. Рабочие заводов "Красный пролетарий", "Серп и молот", "ВИЛ" совместно со злорадстеующей либеральной интеллигенцией и с помощью кремлевского караула, ошалевшего от тлетворной службы в мавзолее, очистили барак на Старой площади от старых урок, затем, тут рукой подать, оцепляют родную мою Лубянку, откуда я месяцами не выходил, бывало, работал, жрал, спал и срал, и попадаю я сам в трюм... ?
Еле добрался тогда на карачках до телефона. Сердечный приступ. Очухался, слава Богу. Очухался, но ужас от того, что время идет, а минуточка заветная все еще за горами, так и не сгинул из сердца. Конечно, кому-кому, а мне думать и, главное, представлять в жутких образах происшедший катаклизм по меньшей мере глупо. Структурочку нашу я знаю. Крепка наша структурочка. Однако держится-то она на страхе! Вот вы инстинктивно, гражданин Гуров, кивнули, и ясно мне, что вы тоже это прекрасно понимаете.
Есть у меня кирюха, связаны мы были крепко кое-чем в прошлом, первым секретарем обкома всю свою жизнь он проработал. Приезжает в Москву, встретились, пообедали, идем по Красной площади, он и говорит: "Все, Рука! Отбздел я свое. Пензия! Теперь мне ничего не страшно. Дети пристроены. Все за границей. Внуки тоже пойдут по дипломатической линии. Ни война мне не страшна, ни переворотик. В том и другом случае за границей будет лучше. Мы еще пожалеем, что не зарываемся в землю, как косорылые китаезы. Пожалеем! А что делается внутри? Ужас, Рука, ужас! Лично моя область спилась в сардельку! Двое врачей-психиатров наводить взялись статистику. Сколько у меня алкашей, пьяниц, пристращающихся, уже подохших от алкоголизма, получивших инвалидность, сколько калек породила вся эта шваль и так далее. Взял я с врачей подписку о неразглашении данных. Приносят однажды статистику свою. Еб твою мать, Рука! Глаза у меня на лоб полезли от ихних цисрр. Но дело-то не в том, что пьют. Тыщу лет Россия пьет.