- И на коре видны следы когтей. И эта слюна слюна жвачного. Дюпон, мне кажется, что я схожу с ума! Под этим проклятым солнцем все возможно. Необходимо поговорить с разумным человеком и спросить его, не помешались ли мы.
5. Воскресшее чудовище
"С разумным человеком", сказал Гамбертен, но на четыре мили кругом не было других образованных людей, кроме сельских учителей и священников. В деревушке вблизи имения школы не было, но имелась церковка. Священник был молодой, только что из семинарии. С ним мы и решили завести знакомство. В первый же раз, что аббат Ридель завтракал у нас в "Вязах", между ним и Гамбертеном разгорелся яростный спор: аббат не проявлял, правда, религиозного фанатизма, но решительно отвергал учение о самозарождении жизни. Несмотря на столь принципиальные разногласия, хозяин и гость расстались друзьями.
А на другой день произошли совсем необычные события. Началось с того, что к вечеру пошел дождь, который прекратился только к утру. Оживилось все кругом: и природа, и звери, и люди. Но больше всех благословляли дождь мы с Гамбертеном, потому что он помог нам сделать важные открытия.
Стараясь не возбудить подозрений Тома и его жены, мы с самым беспечным видом подошли к роще платанов. Наше внимание привлекло одно из деревьев. Его ветви были лишены листьев, а на коре ствола обозначались характерные отпечатки гигантских лап. Я с ужасом думал о птице Рок из сказки о Синдбаде-Мореходе и предложил пройти дальше по этим следам.
Местами след терялся, как будто вслед за животным кто-то протащил по земле тяжелый мешок.
- Не след ли это хвоста? - сказал Гамбертен. - Он не должен быть глубоким: игуанодоны не ходили, опираясь на хвост, как кенгуру. Что за головоломка?
Случай пришел нам на помощь.
Сваленный ветром тополь наклонился и уперся своей верхушкой в дуб, образовав род свода. Животное прошло под этим сводом; и там, среди других следов, виднелся дважды отпечатанный след плоской передней лапы с большим пальцем, очень длинным и тонким. Принужденное наклониться, животное сделало два шага на четырех лапах.
Мы больше не сомневались: ночным гостем был не кто иной, как игуанодон. Мы не произнесли ни слова, но уверенность, хотя и предвиденная, потрясла меня. Я сел от волнения прямо на землю.
- Нельзя ли без этого, Дюпон? - сказал Гамбертен с досадой. - Мы теперь пойдем по следам чудовища до самой его берлоги.
Гнев вернул меня к сознанию действительности.
- Что вы выдумываете! Вы хотите померяться силами с этим аллигатором, у которого по сабле на каждом большом пальце! И с какой целью? Ведь ясно, что эти следы направляются к горе, и даже прямо к пещере чудовищ. Оно вышло из пещеры, ваше гнусное животное, оно вышло из вашей проклятой пещеры, слышите вы? А теперь вернемся домой - и живо. Я не желаю встречи.
Гамбертен, пораженный моим гневом, позволил увести себя без сопротивления.
Как ни ужасна была истина, я чувствовал себя более спокойным, когда тайна разъяснилась. Но что касается нетронутых макушек деревьев, признаюсь, я здесь ничего не понимал. Вдруг меня осенила мысль.
- Скажите, Гамбертен, это животное очень большое для своего вида?
- Нет, судя по его следам, оно не больше скелета в оранжерее.
- Итак, - вывел я, - наш сосед молод...
- Действительно, черт возьми!
- Это объяснило бы оставленные пучки листьев на вершине деревьев. Оно было мало и не доставало до верху, а потом выросло.
- Это подходящее решение, но оно противоречит гипотезе, которая возникла в моем уме.
- Какой? - спросил я.
- Я думал о жабах, которых, по рассказам, находили живыми среди булыжника.