Наедине с собой с комментариями и иллюстрациями - Антонин Марк Аврелий

Марк Аврелий

Наедине с собой: с комментариями и объяснениями

В оформлении книги использованы иллюстрации из архива Shutterstock

Составление, комментарии Эльвиры Вашкевич

Предисловие Александра Маркова

Перевод с древнегреческого Семена Роговина

© Э. Вашкевич, составление, комментарии, 2020

© А. Марков, предисловие, 2021

© Издательство АСТ, 2021

Великая душа на троне

Философ на троне всегда вызывает подозрение: то ли человек с высоты своей власти решил еще учить других, как себя вести и как думать о лучшем, то ли он свои увлечения наукой и философией распространяет на всех, требуя от подданных ему подражать и все время о нем помнить. Философ на троне больше кажется позой, пусть эффектной, но как будто не очень серьезной: кажется, что при следующем императоре не то, что забудут и философию, и добродетели прежнего, но заменят на что-то новое, на воинскую доблесть или на щедрость. Император для нас – прежде всего, практик, и даже если мы читаем сочинения Фридриха Великого или Наполеона Бонапарта, то больше думаем о том, как они изменили культуру, чем насколько качественно и проницательно им удавалось мыслить.

Но среди императоров-философов Марк Аврелий занимает особое место. Прежде всего, он писал не просто для себя, а только для себя, писал не на латыни, а по-гречески, и собрание его записок принято называть «Наедине с собой». Выбор языка – это и дань учителям, очным и заочным, мысль которых коренится в грекоязычной философской традиции: писать по-гречески для императора означало общаться не только с живыми, но и с умершими. Как писал по сходному поводу Пушкин: «Друзья мне – мертвецы, / Парнасские жрецы», воспевая тех, кто живет «над полкою простою», продолжает разговаривать и шутить. Греческая философия не была переведена на латынь; даже великий Цицерон, боготворивший великого Платона, перевел только часть диалога «Тимей». Поэтому о самом задушевном, самом существенном нужно было говорить с покойными философами по-гречески, даже если большинство очных учителей Марка Аврелия были латиноязычными.

Марк Аврелий – стоик, и что такое стоическая философия, стоит напомнить, тем более что в последние годы она вновь во всем мире входит в моду. В эллинистически-римском мире широкое распространение получили две философии – стоическая и эпикурейская. Конечно, всегда существовали и последователи Платона, и почитатели Аристотеля, но их знание было слишком специальным, чем-то вроде знания, сосредоточенного в современных лабораториях, поневоле закрытых: публика наслышана в пересказах о достижениях современной космологии или ядерной физики, но это именно пересказы, а по-настоящему понять, как современная физика изучает устройство Вселенной, можно только непосредственно придя в лабораторию и познакомившись с приборами и регламентом работы. Так же точно было и во времена Римской Империи, по крайней мере, до появления неоплатонизма, соединившего традиции Афин и Александрии: чтобы стать платоником, надо было выучить греческий язык, поехать в Афины и учиться там непосредственно у платоников, по книгам ты не станешь платоником примерно по тем же причинам, почему по книгам Стивена Хокинга не станешь физиком, а по книге «Как стать миллиардером» не станешь даже миллионером. А вот стоицизм и эпикурейство распространились везде и стали источником некоторых общих представлений образованных людей о мире.

Стоицизм и эпикурейство можно сопоставить с современной популярной психологией вообще с жизненными рекомендациями: мы в быту можем употреблять выражения вроде «я нервничаю», «у него это комплексы», «невротическая обстановка», «правильно расставленные приоритеты», призывать смотреть на вещи проще и принимать людей такими, какие они есть. При этом мы могли не читать ни профессиональных психологических книг, ни даже популярных, не ходить на тренинги, просто эти идеи носятся в воздухе и помогают людям как-то ориентироваться в усложняющемся мире. Так же было и в эпоху эллинизма и Рима: мир расширился, на место старых государств пришли новые империи, правила и передвижения, и торговли, и взаимодействия с соседями стали совсем другими, во многом непредсказуемыми. Стоическая философия помогла преодолеть «фрустрацию»[1] и «когнитивный диссонанс»[2], как бы мы сказали на современном психологическом языке, позволяя начинающим вписаться в жизнь Римской империи и действовать в ней.

Стоики и эпикурейцы предложили противоположные решения, как встретиться с современностью и не спасовать перед ней. Эпикур и его последователи резко развели общественную жизнь и частную: в общественной жизни нужно действовать в соответствии с готовыми правилами, относиться к ней формально, тогда как в частной только и можно получить настоящие наслаждения и обрести реальный смысл жизни. Конечно, на работе надо быть добросовестным, но там же ты действуешь не по своим правилам, а следуя общим установкам (опять слова из сферы психологии). Дома же ты чувствуешь себя свободно, тебя многое радует: и полка с любимыми вещами, и любимая лепешка на завтрак, и чистые полы, и такая удобная мебель. Поэт Гораций и его покровитель Меценат в Риме были эпикурейцами, потому что им требовалось быть поэтически вдохновенными среди простых наслаждений, лесов и полей, не меньше чем в большом городе – с тех пор поэты любят сельскую жизнь. Часто слово «эпикурейство» употребляется в уничижительном смысле: хотя среди последователей этого учения в новое время были выдающиеся люди, например, француз Пьер Гассенди или даже отчасти Вольтер, иногда считают, что эпикурейцы были просто гедонистами, для которых наслаждаться важнее, чем думать и вести общественную деятельность. На самом деле учение Эпикура состоит в другом: умей правильно распорядиться своей частной жизнью, будь умерен и аккуратен, добросовестен и доброжелателен, а общественная жизнь приложится. Согласитесь, что мы можем представить эпикурейцем мелкого чиновника или военачальника в отставке, но никак не действующего императора, который всегда на виду – а ведь Эпикур призывал «проживи жизнь незаметно».

Стоицизм настаивал на противоположном: человек – общественное животное, человек появляется как реальность тогда, когда он живет среди других людей. Конечно, стоики тоже любили уединение, как и всякие философы, размышляли и вели неспешные беседы. Но само слово «стоя» обозначало общественное здание в Афинах, Пеструю стою, расписанную философом Полигнотом, где около 300 года до н. э. Зенон Китийский стал собирать учеников. Стоя была местом торговли и собраний, потом по ее образцу в Римской империи стали строиться базилики, где устраивались встречи, сделки, проходила торговля, разворачивались дискуссии и даже философские тренинги. Эти базилики потом превратились в христианские церкви. Можно считать, что Пестрая стоя была чем-то вроде Дома культуры или нынешних многофункциональных комплексов, но сейчас нам не так важно, как учил Зенон, сколько почему учение стоиков просуществовало много веков. Так, хотя стоицизм и христианство были смертельными врагами, смертельными иногда в буквальном смысле – учитель Марка Аврелия Юний Рустик осудил на смерть христианина Иустина Философа – христианская аскетика взяла из стоицизма некоторые базовые термины, например, «страсти», «воздержанность», «бесстрастие», «блюдение себя» (контроль над собой), встроив эту стоическую систему в новую реальность духа. Образ мудреца, который достигает бесстрастия, не реагирует на страсти, соблазны и искушения и тем самым достигает высот духовного развития, просто перестал в христианстве быть достоянием избранных, тех же высших римских чиновников, теперь любой крестьянин мог упражняться в бесстрастии.