Озорная классика для взрослых - Барков Иван Семенович

Иван Семенович Барков, Михаил Юрьевич Лермонтов, Александр Сергеевич Пушкин

Озорная классика для взрослых

© ООО «ИД «РИПОЛ классик», оформление, 2007

Иван Семенович Барков

«Срамной поэт» российский

Как-то в 1836 году Пушкин ехал по Невскому проспекту в коляске с сыном своего друга П.Я. Вяземского шестнадцатилетним Павлом. Пушкин раскланялся с неизвестным Павлу господином. «Я спросил имя господина. «Барков», – отвечал Пушкин. И заметив, что имя это мне вовсе неизвестно, с видимым удивлением сказал мне: «Вы не знаете стихов однофамильца Баркова? Барков – это одно из знаменитейших лиц в русской литературе, стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение. В прошлом году я говорил Государю на бале, что царствование его будет ознаменовано свободой печати, что я в этом не сомневаюсь. Император рассмеялся и отвечал, что он моего мнения не разделяет. Для меня нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание стихотворений Баркова».

Иван Семенович (или Степанович) Барков родился в 1732го-ду в семье священнослужителя. Читающей публике он известен как автор «срамных» произведений, о которых многие наслышаны, но мало кто их читал. А ведь личность и творчество этого человека далеко не однозначны. Отец отдал Ивана в семинарию. Однако стремление к наукам побудило шестнадцатилетнего юношу пробиться к Ломоносову, отбиравшему даровитых учеников для академического университета. И хотя прием был закончен, Иван был зачислен в студенты, потому что Ломоносова покорило его блестящее знание латинского языка. Но…не прошло и года, как Барков был исключен за «склонность к худым делам»: пьянство, сквернословие и «буянство». И все же наказание талантливому юноше было смягчено. Ему разрешили посещать занятия по русскому «штилю», немецкому и французскому языкам, определили в академическую типографию. Там он работал наборщиком, корректором, затем переписчиком – снимал копии с целого ряда трудов Ломоносова (по отзывам ученого – лучше всех). Затем его назначили академическим переводчиком – прозой и стихами. И хотя Баркова порой по нескольку дней приходилось искать в кабаках и питерских притонах, с должности его не увольняли – талантлив был. Прозой он перелагал труды историков и философов, в стихах – оды Горация, басни Эзопа. Сам написал «Житие князя Антиоха Кантемира», оду императору Петру III и т. д. Современники ставили его талант стихотворца на третье место после Ломоносова и Сумарокова, а Державин «позаимствовал» у него, с небольшой переделкой, несколько строф. Однако все его «благозвучные» труды давным-давно забыты, а на слуху остались лишь срамные сочинения, при жизни поэта начавшие ходить в списках среди любителей «пикантного» чтения, но «невозможные для печати». Со временем сочинения Баркова обрастали приписываемыми ему поэмами, одами, баснями… Водном из списков (две толстых тетради), хранящихся в Государственной публичной библиотеке (Санкт-Петербург), названном «Девичья игрушка или полное собрание эротических, приапических и цинических стихотворений», собрано 20 од, 18 песен, 5 элегий, 23 притчи и сказки и еще более 60 произведений, разных по жанру, но одинаково «специфических» по словарному запасу, как принято говорить – непечатному.

По легенде, не дожив до 36 лет, Барков умер от побоев в публичном доме, успев напоследок произнести: «Жил грешно и умер смешно». Пожалуй, Барков единственный в русской литературе поэт, память о котором сохранило не его собственное творчество, а приписанная ему поэма «Лука Мудищев».

Предвидение Пушкина в конце концов сбылось. На исходе XX века, в России, вскоре после снятия цензурных препон, сочинения Баркова вышли сразу несколькими изданиями, общим тиражом около миллиона экземпляров…

Приношение Белинде

Цвет в вертограде, всеобщая приятность, несравненная Белинда, тебе, благосклонная красавица, рассудил я принесть книгу сию, называемую «Девичья игрушка», ты рядишься, белишься, румянишься, сидишь перед зеркалом с утра до вечера и чешешь себе волосы, ты охотница ездить на балы, на гулянья, на театральные представленья затем, что любишь забавы, но если забавы увеселяют во обществе, то игрушка может утешить наедине, так, прекрасная Белинда! ты любишь сии увеселения, но любишь для того, что в них или представляется или напоминается или случай неприметный подается к е…ле. Словом, ты любишь х…й, а в сей книге ни о чем более не написано, как о п…здах, х…ях и е…лях. Ежели не достанет тебе людности и в оном настоящего увеселения, то можешь ты сей игрушкой забавляться в уединении.

Ты приняла книгу сию, развернула и, читая первый лист, переменяешь свой вид, сердишься ты вспыльчиво, клянешь мою неблагопристойность и называешь юношей дерзновенным, но вместе с сим усматриваю я, ты смеешься внутренно, тебе любо слышать вожделения сердца твоего.

Ты тише час от часу, тише, потом прощаешь меня в самом деле, оставь, красавица, глупые предрассуждения сии, чтоб не упоминать о х…е, благоприятная природа, снискивающая нам и пользу и утешение, наградила женщин п…здою, а мужчин х…ем: так для чего ж, ежели подьячие говорят открыто о взятках, лихоимцы о ростах, пьяницы о попойках, забияки о драках, без чего обойтись можно, не говорить нам о вещах необходимых – «х…е» и «п…зде». Лишность целомудрия ввела сию ненужную вежливость, а лицемерие подтвердило оное, что заставляет говорить околично о том, которое все знают и которое у всех есть. Посмотри ты на облеченную в черное вретище весталку, заключившуюся добровольно в темницу, ходящую с каноником и четками, на сего пасмурного пивореза с седою бородою, ходящего с жезлом смирения, они имеют вид печальный, оставивши все суеты житейские, они ничего не говорят без четок и ничего невоздержного, но у одной п…зда, а у другого х…й, конечно, свербятся и беспокоят слишком; не верь ты им, подобное тебе имеют все, следовательно, подобные и мысли, камень не положен в них на место сердца, а вода не влиянна на место крови, они готовы искусить твою юность и твое незнание.

Ежели ты добродетельна, чиста и непорочна, то читая сию книгу, имей понятие о всех пакостях, дабы избегнуть оных: будешь иметь мужа, к которому пришед цела, возблагодаришь за целомудрие свое сей книге. Любезнее при том вкушаются утехи те, которых долго было предвоображение, но не получаема приятность. Когда же ты вкусила уже сладость дражайшего увеселения любовной утехи е…ли, то читай сию книгу для того, что может быть приятнее нам как напоминание тех действий, которые нас восхищали! Итак, люби сию книгу прекрасную— естественного стыдиться ничто иное, как пустосвятствовать.

Но препоручив тебе, несравненная Белинда, книгу сию, препоручаю я в благосклонность твою не себя одного, а многих, ибо не один я автор трудам в ней находящимся и не один также собрал оную.

Ежели сии причины довольно сильны суть к изданию «Девичьей игрушки» и к приношению оной тебе, прекрасная Белинда, то не менее и оныя, что разум и прилежание погребены были бы многих в вечной могиле забвения: от времени ты будешь оживление их мыслей и твоей преемницы. Ты рассудительна без глупого постоянства, ты тиха без суеверия, весела без грубости и наглости, а здесь сии пороки осмеяны, а потому ни превосходя, ни восходя степеней благопристойности, ты будешь разуметь оную, когда в то ж самое время, не взирая ни на что, козлы с бородами, бараны с рогами, деревянные столбы и смирные лошади предадут книгу сию ругательству, и творцов ея анафеме.

Оды

Ода Приапу