Впрочем, одну победу над беспутной Евгенией Вера все-таки одержала, добившись, чтобы она ходила ночевать к своим любовникам, а не они к ней. Либеральные порядки в университетской общаге допускали оба варианта, и Веру ужасно раздражал скрип соседней кровати, который порой продолжался всю ночь и сопровождался другими звуками, не предназначенными для ушей целомудренных девочек.
Одна Вера вряд ли справилась бы с этой стихией, даже несмотря на свой сибирский характер. Но ее подержала Жанна, которую на курсе называли не иначе как Жанна Девственница — во-первых, за сходство с портретами Жанны д'Арк в книгах по истории Франции, а во-вторых, собственно за девственность, которую Жанна берегла, как зеницу ока.
— Сначала мужчина должен доказать мне свою любовь, — говорила она. — Три-четыре года платонических отношений могут убедить меня, что он не врет. И тогда можно будет говорить о помолвке. О помолвке, а не о постели. Постель — только после свадьбы, первая брачная ночь, окровавленная простыня, все как положено…
— С такими запросами ты останешься старой девой, — увещевала ее Юлька Томилина, тоже соседка по комнате и лучшая подруга. — Сначала в загс, потом в койку — это я понимаю, но зачем тебе три года платонической любви?
— Чтобы заполучить меня в койку, многие не откажутся пойти в загс, — поясняла Жанна. — А потом мучайся с ним. Любовь прошла, завяли помидоры… А ухаживать три года без вознаграждения, в обмен на одну только надежду, можно лишь по большой любви.
— Такие парни давно вымерли, — качала головой Юлька. — Три месяца еще куда ни шло — но три года… Нет. Вымерли как мамонты.
— Не верю! — отвечала Жанна, но справедливости ради надо отметить, что парня у нее не было. Своими запросами она распугала всех — благо девушки на филфаке не в дефиците, и любой желающий может найти себе кого-нибудь посговорчивее.
Юлька колебалась между двумя предположениями. Либо Жанна просто фригидна и не испытывает никакой потребности в сексе — что не редкость среди женщин, даже очень молодых, либо она скрытая лесбиянка — хотя, может быть, сама не понимает этого. Она могла вести себя, как настоящий пацан и все время кидалась в какие-то авантюры, занималась то фехтованием, то рукопашным боем, то верховой ездой, виндсерфингом или парашютными прыжками, но быстро охладевала к очередному увлечению и перескакивала на что-нибудь другое. Она могла неделями ходить в джинсах и тельняшке, загорать на пляже топлесс, как подобает настоящему мужчине, или заявиться на дискотеку в армейском камуфляже и шокировать девчонок, приглашая их на танец.
И все это могло бы послужить убедительным доказательством Юлькиной теории — если бы сама Жанна не ломала все умозрительные построения. А она делала это походя, словно не замечая. Вдруг переходила с брюк на платья, вместо кроссовок надевала туфли, умело накладывала макияж и превращалась из пацанки в роковую красавицу. И даже лучшая подруга не могла сказать, насколько долго это продлится. Жанна могла за один день сменить свой облик и манеру поведения несколько раз, а могла зависнуть в очередной ипостаси на месяц.
— Это граничит с шизофренией, — сказала ей однажды Юлька. — Смотри, как бы не пришлось навещать тебя в Кащенке.
— Ну и что?! — пожала плечами Жанна. — Я всегда мечтала там побывать.
Юлька попыталась даже подговорить безбашенную Женьку Граудинь проверить, какая у Жанны ориентация на самом деле. Женька попробовала, но получила в ответ изрядную порцию холодного недоумения. Именно в это время Девственница в очередной раз переквалифицировалась из пацанки в женщину. Но не в роковую красавицу, а скорее, в девочку. Милую скромную девочку в коротеньком платье из цветастого ситца.