И неожиданно получаю пощечину. С размаху. Хрясь!
И у меня из глаз летят искры.
«А у этой малышки тяжелая рука» – проносится в голове, пока я удивленно прикладываю ладонь к звенящей от боли щеке.
В этот момент она возвращает свой шлем на прежнее место, выжимает сцепление, врубает первую передачу и резко рвет с места.
– Эй, – только начинаю говорить я, оборачиваясь ей вслед.
И вижу, как она ударяет левой ногой в бак моего Ducatti. Байк заваливается на бок с глухим тупым звуком. Фоном к нему слышится треск пластмассы. А эта стерва, не дожидаясь моей реакции, пулей уносится прочь – в темноту летней ночи.
Выругавшись, медленно подхожу к своему мотоциклу. Поднимаю и осматриваю его. Треснул правый обтекатель двигателя, замят глушитель.
– Вот сука!
Сажусь, завожу мотор, надеваю шлем, убираю подножку и срываю мотоцикл с места. Сильно закладываю вираж, набираю скорость и врываюсь в темноту ночных улиц злым ревом мотора.
На таком видном байке ей не остаться надолго незамеченной в этом городе. И уж точно не спрятаться от моей ярости.
Эта ночь больше не кажется мне обычной.
Марта
Паркую байк прямо на подъездной дорожке и остервенело сдираю шлем с головы.
– Придурок!
Не знаю, почему меня все еще трясет? Может, от того, что я не была готова к тому, что меня ударят?
И пусть это был простотычок, всего лишь легкий удар по корпусу гермака[1], но он сработал как искра, вспыхнувшая в сознании. «Никто. Больше никто и никогда не посмеет тронуть меня! Я не позволю. Клянусь. Лучше сдохну, чем допущу повторения этого ужаса».
Вешаю шлем на багажник, склоняю голову, упираюсь руками в сидение и дышу. Вдох, выдох. Медленно считаю до десяти. Психолог рекомендовала этот способ, чтобы быстро привести дыхание в порядок. Ни черта не помогает! Будь она проклята со своими внушениями! Ни один ее совет не работает, стоит мне только вновь окунуться в черноту воспоминаний.
Закрываю глаза, и в памяти снова вспыхивают картинки.
Безупречное лицо, неистово перекошенное от злости. Сверкающие гневом зеленые глаза, – взгляд самого дьявола. Этот парень только приближается, а его ненависть режет меня даже на расстоянии. Мне довелось видеть много боли в своей жизни, но последние месяцы меня расслабили, и я начала забывать, что значит быть жертвой. И вот этот удар.
Моя голова дергается от неожиданности. Уши закладывает от хлопка по пластмассовому корпусу шлема. Парень ждет ответа, недовольно и даже брезгливо поджав красивые пухлые губы. Я прихожу в себя, рассматривая сквозь темное стекло тонкие морщинки, исказившие его рот гневной улыбкой. Пожар в груди разгорается, и моя собственная злоба выстреливает наружу.
Сдергиваю гермак, размахиваюсь – бах! И крепкая, увесистая пощечина оседает пылающим ожогом на его щеке. Вижу, как в искреннем удивлении взлетают вверх его брови. Надо бежать, чтобы не получить сдачи. Но я, будто окутанная наркотическим облаком, застываю и не могу оторвать от него глаз. Каждое движение этого хама, будь то легкое дрожание век или озадаченный поворот головы – они словно гипнотизируют меня.
«Никто не смеет тронуть меня! Больше никогда». Я буду царапаться, буду кусаться, буду биться за свою свободу до последнего вдоха. И он должен знать это.
Поэтому я выдерживаю ледяной взгляд парня с высоко поднятой головой. Его лицо очень близко, и мы смотрим друг на друга всего пару секунд, но они тянутся, как целая немая вечность.
Этот грубиян уверен в себе, но и я теперь совершенно другой человек. И не намерена терпеть унижений. Не дожидаясь ответного удара, я делаю то, чего мне хочется сейчас больше всего – стираю самодовольный оскал с его лица: быстро надеваю обратно шлем, резко срываю мотоцикл с места и мощным пинком сбиваю его байк с подножки.
– Вот сука! – Доносится в спину.
Но слова тонут в рычании двигателя. Я врываюсь в прохладу летней ночи с улыбкой, и момент моего триумфа своим сладким послевкусием на целую минуту остужает разгоревшийся в груди пожар. Скорость исцеляет меня, паника немного отступает.
Все позади. Я возле своего дома, погони за мной нет.
Так отчего же сердце всё еще бьется, как оголтелое? С трудом привожу свои мысли в порядок и убираю ладони с уже остывшего сидения байка. Привычно оглядываю улицу в поисках опасности. Это глупо, ведь все мои монстры живут внутри этого дома, но я все равно ничего не могу с собой поделать. Наверное, это какое-то предчувствие или инстинкты?
Пробегаю глазами широкую дорогу, соседские особняки, ровные газончики, освещенные желтым светом фонарей, и каждое темное окно в пределах досягаемости. Все тихо и спокойно. Разворачиваюсь, чтобы войти в свой дом. Неспешно бреду к двери, провожая взглядом заветное окно на первом этаже. Свет в это время суток горит только в этой комнате – он приглушенный, мягкий, потому что исходит от маленького ночника, висящего на стене.
Я открываю дверь своим ключом, вхожу и закрываюсь на засов. Включаю свет и слышу скрип: в гостиной появляется сиделка. На ней форменное платье, вязаная кофта и пушистые тапочки.
– Добрый вечер, Наталья. – Говорю я.
– Добрый вечер, Марта.
От меня не укрывается ее взгляд на часы над каминной полкой.
– Извините, я задержалась. – Закусываю щеку изнутри.
На самом деле, мне не стыдно. Она прекрасно понимает, что мне просто не хотелось возвращаться.
– Ничего страшного, – врет она, оглядывая мой внешний вид.
Я расстегиваю куртку и бросаю прямо на пол.
– Отнесу в стирку. – Бормочет женщина.
– Не нужно. – Останавливаю ее недовольным взглядом. – Я сама. Спасибо.
Ей платят не за это, а за работу. И за то, чтобы она не задавала мне вопросов и не болтала лишнего при посторонних.
– Тогда… – Мнется Наталья, бросая еще один взгляд на часы.
– Да, идите. Вы свободны. – Перешагивая через валяющуюся на полу куртку, я иду, чтобы отворить ей дверь. – Завтра можете прийти к обеду, я посмотрю за ним.
– Хорошо. – На ее лице проскальзывает облегчение.
Может, она и получает хорошие деньги за свой труд, но работка у нее явно не из приятных, к тому же, выходных почти не бывает. И женщина рада тому факту, что до обеда не придется возиться с лежачим больным.
– Кстати, как он? – Говорю я, когда она уже выходит.
Сиделка снимает тапочки, надевает туфли и оборачивается на пороге:
– Без изменений.
Моя грудь вздымается от глубокого вдоха. Я задерживаю воздух в легких, не в силах даже выдохнуть.
Она смотрит в мое лицо, и ей кажется, будто она читает мои мысли:
– Теперь, когда он дышит самостоятельно, стало намного легче. Не переживайте, очень скоро мы увидим улучшения.
Ни хрена она их не читает. Я киваю, стискивая зубы.
– Всего доброго, – произносит она.
И я захлопываю дверь прямо перед ее носом.
Раз, два, три – обороты ключа. Тяжелый засов. Воздух с шумом вырывается из моих легких. Прислоняюсь лбом к двери и дышу. Считаю от одного до десяти. Сердце больно толкает ребра. Оборачиваюсь и прислушиваюсь к тишине. Мне кажется, что вот-вот услышу шаги. Но это невозможно. Он не выйдет мне навстречу. Он просто не сможет.
Зажмуриваюсь, открываю глаза и приказываю себе забыть о страхе. Тихонько крадусь через гостиную в комнату, дверь в которую немного приоткрыта. Заглядываю в нее. Теплый свет ночника позволяет выхватить из темноты лежащее в кровати тело. Долго смотрю, ожидая, что он пошевелится, но этого не происходит. Его ноги и руки остаются неподвижны.
– Привет. – Надтреснутым голосом говорю я.
Делаю шаг внутрь и включаю свет.
Его глаза открыты. Не спит. Пытается посмотреть на меня, но закованное в недвижимое тело сознание не дает ему такой возможности. Зрачки беспомощно бегают в глазницах, мозг отдает команды, но даже уголки его губ не дрогнут в попытке их исполнить.