Соперничество во мнениях у старшего и младшего Гайворонских началось еще в глубокой юности. До пятнадцати лет Артур отца слушался беспрекословно, потом начал понемногу сопротивляться. Сначала в знак протеста против тирании отрастил длинные волосы. Внешность у него была неказистая – белесые брови и ресницы, светлые глаза, и только густая блондинистая шевелюра – единственное достоинство. Девки, глядя на нее, в обморок падали от чувств, но папашу прическа отпрыска бесила до зубовного скрежета. Протестовал Артур недолго – отец чуть ли не каждый день бегал за ним по квартире с ножницами, называл хиппи и педиком. Не выдержал и в отместку побрился наголо. Отец новый имидж тоже не оценил, орал так, что у мамы подскочило давление, обзывал уголовником и дебилом. Но волосы Гайворонский больше не отрастил, ежедневно брился назло папаше, почти рыдая перед зеркалом, потому что видок у него и правда стал, мягко говоря, неинтеллигентный. Вскоре привык, и новый образ ему даже понравился. Представительницы слабого пола теперь от Артура шарахались, прохожие пугались и ускоряли ход, бабули у подъезда замолкали. Неожиданно он стал пользоваться авторитетом у местной шпаны, что ему, бывшему маменькину сынку, льстило. Артур впервые в жизни почувствовал свою силу и млел от ощущения собственной значимости. Имидж крутого парня надо было поддерживать, и он начал вести себя дерзко, жестко. Доигрался – в результате из института его вышибли. Потом были армия и возвращение в пустоту. Старые друзья приняли его с распростертыми объятьями. Страшно вспомнить, сколько дел наворотили… Отец всю жизнь считал его идиотом. Ладно в молодости, когда у Артура действительно башню снесло от ощущения вседозволенности (просто повезло, что он на зону не загремел), но и сейчас, когда он добился небывалых высот в бизнесе и содержал отца, оплачивая лучшую медицинскую клинику, дорогостоящие лекарства, сиделок и нянек, тот все равно мнения о сыне не изменил. Стоп… О чем он думает? Ну вот о чем думает? Артур уронил голову на руки.
– Господи, за что? За что, господи? – прошептал. Он же искупил свою вину – церковь построил в области, большую, с золотыми куполами, щедро вкладывал деньги в благотворительность, с криминалом сто лет назад завязал… Взревел от ощущения несправедливости: – Что еще тебе надо?!
– Спокуха, парень, ничего мне не надо, – проворчал кто-то поблизости.
Артур поднял глаза – перед ним стояла куча тряпья, «благоухающая» помойкой и перегаром.
– Денег нет, – развел руками Гайворонский, чтобы бомж от него отвязался.
– Не нужны мне твои деньги! Без деньгов жил, без деньгов и помру, – обиделась куча. – Вижу, душой маешься, вот и подошел. Случилось чего? Ты говори, не робей. Выговоришься – глядишь, легше станет. Только не ври. Такие, как ты, за просто так зады на лавках не морозют.
Артур некоторое время смотрел на чучело. Чучело смотрело на него пьяными глазами, но выражение чумазой физиономии было таким сострадательным, что сердце Гайворонского распахнулось, и он выложил странному незнакомцу все свои проблемы.
– Что бы ты выбрал, будь на моем месте? – спросил затем Артур.
– По мне так хотя бы денек прожить, чтобы сердце синей птицей пело, а после и помереть не страшно, – сказала куча и пошлепала дальше.
Артур задумался. Ишь ты, сердце у него синей птицей пело… Не бомж, а монах даосский какой-то. Для них смысл жизни: жить. И не просто так, а счастливо. Почему он сам не додумался до этого решения? Как все элементарно, оказывается! Как просто! Гайворонский вскочил с лавки, чтобы догнать бомжа и как-то его отблагодарить, и с изумлением огляделся – странного человека нигде не было, он словно растворился в воздухе.
– Ерунда какая-то, – пробурчал Артур и поспешил назад в больницу – за пальто и машиной. Решение было принято, нельзя терять ни минуты, надо срочно разыскать синюю птицу и заставить ее, голубушку, петь в груди. Где искать диковинную пернатую особу, Артур пока не знал, но был уверен, что у него все получится. Характер у него такой: раз он что решил, то любой ценой добьется своего. Главное, дров не наломать сгоряча, продумать прежде обстоятельный план, как птицу приманить и приручить…
Часть I
Глава 1. Глянцевые бабочки
Бабочки и цветы, вырезанные из глянцевых журнальных страниц, были повсюду – на креслах, диванах, столах, полу. Иногда Гайворонский находил их даже у себя в ботинках, карманах и постели. Маниакальная страсть дочери резать бумагу и раскидывать ее по дому доводила Артура Георгиевича до припадков, но когда он делал Даше замечание, та замыкалась и переставала разговаривать с ним. Бабочки и цветы все же были меньшим злом, чем молчание дочери, поэтому Гайворонский старался лишний раз ее не трогать.
– Поела? – спросил Артур, поцеловал дочку в макушку и вдохнул запах ее волос.
Волосы у Даши сейчас пахли так же, как в детстве – теплым молоком и инжиром. Жена частенько давала девочке на ночь этот напиток, чтобы не болела и спала хорошо.
Артур отстранился и плюхнулся в кресло. Не день, а катастрофа. Снова перед глазами всплывали эпизоды из прошлого, никак их не остановить: Настя – каштановые волосы, исхудавшее лицо в гробу, пышные похороны, белые лилии, алые розы, горсть сухой бурой глины, глухие удары сердца и отчаяние… Взять себя в руки после смерти жены получилось с трудом. Он купил два ящика коньяка, закрылся в гараже и пил. Никто не знал, где он. Искали две недели, нашли, вызвали спасателей, вскрыли металлическую дверь, откачали в Склифе. Из больницы он вышел другим человеком. Дашу отправил в Англию и запер в элитной школе для девочек – подальше от болезненных воспоминаний, подальше от жизни. Дурак несчастный! Сколько лет потеряно, бесценных часов, минут, секунд, мгновений, которые они могли бы провести вместе!
Дочка тянулась к нему, скучала, умоляла забрать ее домой. Артур тоже смертельно тосковал, постоянно мотался в Лондон, но решения своего не изменил. Втемяшил себе в голову, что в Англии девочке будет лучше, безопаснее, и вырастет она настоящей леди, а не избалованной мажоркой. О том, что творится в кругу золотой молодежи, Артур знал прекрасно. Наслушался про деток знакомых, которых родители, спохватившись, распихивали по лучшим швейцарским наркологическим клиникам. Испугался тогда, что на чувстве вины из-за смерти супруги избалует дочь, или она попадет под чье-нибудь дурное влияние. И что? От наркоты и дурных компаний Дашу уберег, но потерял ее, кажется, навсегда. Дочь постепенно отдалялась от него и в конце концов окончательно захлопнула перед ним дверь в свою жизнь.
После окончания школы Даша так и не смогла определиться с будущей профессией. Успехи ее в учебе тоже оставляли желать лучшего, так что о Кембридже и Оксфорде, о которых так мечтал Артур, речи быть не могло. Гайворонский сунул дочь в платную бизнес-школу, которую Даша закончила с горем пополам. Больше терзать дочь обучением Гайворонский не стал, забрал в Москву. Россия для Дарьи за несколько лет стала чужой, девушка мечтала остаться в Британии, но на вопрос: на что она собирается там жить и чем заниматься, внятного ответа отец не получил. Дарья понятия не имела, как жить, и сказала, что устроится работать официанткой. Его дочь – официантка? Этого еще не хватало!
Когда Даша переехала в Москву, Гайворонскому открылась еще одна неприятная правда. Дочь мало того что выросла совершенно неприспособленной к жизни, так еще патологически стеснительной и замкнутой. Что творится у нее в душе, понять было невозможно. Бабочки еще эти с цветами… Психиатр, который Дашу по просьбе Артура осмотрел, успокоил: ничего страшного в таком хобби нет, девушка так регулирует свое эмоциональное состояние.
«Ну да, свое регулирует, чужое дестабилизирует», – в очередной раз подумал Артур Георгиевич, стряхнув с колена бабочку, спланировавшую сейчас ему на ногу с торшера.
– На работе неприятности? – спросила Даша, игнорируя вопрос про еду. Она присела, подняла с пола бабочку, положила на ладошку, пальчиком расправила бумажные крылышки, с восхищением разглядывая свое художество.