В итоге, не желая больше слушать их препирательств, я удалилась в свою гримерку. А Оскар продолжил что-то говорить, доказывать свою точку зрения, пререкаться с продюсером, угрожать жалобами высшему руководству. Но это Голливуд, малыш. Как бы ни были сладки речи о свободе – ее тут нет, и никогда не было.
Закрывшись в гримерке, я свернулась калачиком на диване и около часа пролежала так, тупо вглядываясь в пустоту. Сцена, которую мы сняли сегодня, была для меня последней. Момент, когда героиню сбивает машина, доснимут с девушкой-каскадером. Признаться, мне бы самой хотелось принять участие в этой сцене, но Руперт (мой агент) был против. Он сказал, что это слишком опасно, тем более героизм, проявленный актером на площадке, в зачет на Оскар не идет. Поэтому мне оставалось довольствоваться лишь сценой падения с лестницы. Хотя какое может быть падение с трех ступеней? Я в детстве падала с куда более больших высот. Но, признаюсь себе в этом честно, в моем возрасте даже при условии хорошей физической подготовки это далось нелегко.
В дверь робко постучали. Это была Эмма. Она передала мне слова Оскара. Режиссер остался доволен, полученным результатом и не стал задерживать меня на съемочной площадке. Чем я с радостью и воспользовалась. Однако, когда я собиралась сесть в свою машину, приведя себя в порядок, он подошел ко мне и, потупив взгляд, попросил оставаться на связи. Как и прежде мне пришлось лишь мило улыбнуться, скрыв растущее во мне раздражение, а затем, кивнув головой, я скрылась в полутьме тонированного седана.
Большую часть дороги до поместья семьи Каргилл я провела в молчаливом раздумье, вспоминая свою жизнь. Ненавистная роль-пустышка, какой она видится мне, каким-то невообразимым образом все же зацепила меня, задела за живое, вскрыв старые раны. Перед глазами промелькнули все знаковые события, в которых приходилось балансировать, словно акробатке над пропастью. Прошлое осталось в прошлом, но были ли все содеянные мной поступки оправданны? Правильный ли делала выбор? Какая глупость. Эти мысли не вызывают ничего кроме усмешки. Возможно, Оскар был прав, и эта роль действительно станет для меня знаковой и победной. В ином же случае она станет последней.
Боже, как же я устала! Мне хочется тишины и покоя, будто бабке преклонного возраста! Вся моя жизнь была сопряжена с борьбой. Каждый вызов судьбы – сражение, из которого я не могла выйти проигравшей. И я побеждала. Всякий раз зубами вырывала победу, но теряла при этом частичку себя. Крошилась, как фарфоровая кукла под гнетом времени. Как итог, к своему юбилею подошла абсолютно разбитой. На миллион мелких осколков.
Мы были на полпути до дома, когда в зеркале заднего вида я заметила обеспокоенный взгляд молодого водителя. Симпатичный юноша работает у нас недавно, около полугода. Так получилось, что мне пришлось ему помочь. Не без корыстного интереса, разумеется. У меня есть некоторые надежды на то, что он заинтересует Алису, заставив ее задержаться дома. Но кого я обманываю. Мой терновый плод никогда на это не пойдет.
Чтобы отвлечься, я решила заговорить с ним:
– Ник, а ты ведь не знаком с моей дочерью Алисой?
Он отвел взгляд. Должно быть, почувствовал себя неловко.
– Нет, миссис Каргилл.
Каргилл. Мне больше нравилось быть Павловой. Меньше ответственность. После замужества я взяла фамилию мужа, а девичья осталась жить в виде псевдонима на постерах к фильмам.
– Что ж, у тебя, возможно, появится такая возможность, – подавив раздражение, я ответила, смотря в окно. – Если, конечно, моя непутевая дочурка соизволит поднять трубку телефона или ответить хоть на одно мое сообщение.
Хотя думаю, номер, на который я их выслала, ей уже не принадлежит.
И снова этот настороженный взгляд со смесью сочувствия и любопытства.
– А почему Вы спрашиваете?
– Мне кажется, вы могли бы найти с ней общий язык. Ты хороший парень, Николас. Кто-то вроде тебя способен спасти ее.
– Спасти от чего, мэм?
Я помедлила с ответом. У меня начинала болеть голова из-за чего, кажется, сболтнула лишнего. Вот дура!
– Нет, нет, нет. Не тот вопрос, Николас. Ни от чего, а от кого.
– И от кого же?
Я перевела свой взгляд и теперь смотрела в отражение глаз Ника в зеркале заднего вида:
– От самой себя. Разумеется.
И от одиночества. После смерти моих родителей, у нее кроме меня никого не осталось. А не стань меня…
Но эта мысль осталась невысказанной. Вместо этого я, молча, смотрела на него из темноты заднего сидения, ожидая его реакции. Мне хотелось знать выдержит ли он мой взгляд. К счастью Ник промолчал, переведя свое внимание на дорогу. Проявил учтивость. Все же, зря я завела этот разговор. Оставшуюся часть дороги пришлось провести в молчании, рассматривая проплывающую картинку за окном в ожидании знакомого пейзажа.
Машина сбавила ход, когда мы свернули на проселочную дорогу, уходящую вверх по холму. Забравшись на него, я, наконец, увидела, как из-за густых деревьев выплыли высокие квадратные сложенные из песчаника сторожевые башни поместья Каргилл-Холл.
– Вот мы и дома.
Слова сами слетели с моего языка. Сделали это тихо и безрадостно, полностью олицетворяя мои эмоции. Мне тут никогда не нравилось. Дом слишком большой, претенциозный и смахивает на декорации типичного дома богатой семьи из дневной мыльной оперы. Плюс я не была в нем хозяйкой. Это поместье принадлежало семье мужа несколько поколений, и я не могла претендовать на него. Да и не хотела. После свадьбы Джон подарил мне небольшой домик на восточном побережье, и именно он стал для меня тем самым местом, куда хочется возвращаться. Стал моим Эрмитажем4, где я смогла упокоить свои тайны, и где когда-нибудь упокоюсь сама. Но поскольку половине гостей, приглашенных на празднества в эти выходные, было удобнее добраться до Лос-Анджелеса, чем до Риджвуда, штат Коннектикут, я решила и в этом вопросе уступить мужу.
Николас остановил машину у главного входа и вышел, чтобы открыть для меня дверь. Мне не хотелось покидать салон автомобиля и вновь окунаться в мир чванливости, кой царил в этом унылом месте. Но могла ли поступить иначе? Скрепя сердце, я все же покинула свое уединенное место, выйдя оттуда, мило улыбнувшись, как и подобает хорошей жене. Окинула взглядом украшенный лентами по случаю празднества портик над главным входом в дом и заметила, как в окне на втором этаже дернулась занавеска. А вот и Жаклин. Как всегда, на своем посту. Пассивно-агрессивная старая сука.
У меня не сложились отношения со свекровью. Видит Бог, я старалась! Пыталась быть милой, не покушалась на деньги мужа и не пользовалась его авторитетом. Но ничего из этого не было оценено ею по заслугам. На данный момент положение дел таково: мы обе ненавидим друг друга. Терпеть не можем. Но к чести обеих никогда не показываем это посторонним. Мы ни разу не скандалили и не злословили друг про друга. Просто делали вид, что не знакомы.
I don’t know her.
Не желая с ней пересекаться, я постаралась не задерживаться в холле. В этом году конец октября выдался изматывающе жарким и душным. Недавно мне пришла в голову мысль о том, что слишком часто страдаю от мигрени, находясь в этой части страны. И думаю, что причина головных болей сокрыта именно в этом – в жаре. Сегодняшний день не был исключением, а за счет напряженного съемочного дня, голова буквально раскалывалась на части. Поэтому, не обращая никакого внимания на работников, занятых оформлением дома, я поднялась на второй этаж, где находилась наша с Джоном спальня, и, попросив прислугу не беспокоить меня до приезда мужа, уединилась там.
Через несколько часов Джон застал меня у напольного зеркала, возле которого я примеряла белое коктейльное платье. С напряженным выражением лица, я крутилась перед зеркалом, рассматривая свое отражение, и даже не заметила, как он прокрался в спальню. Несколько минут Джонни просто тихо стоял, облокотившись на дверной косяк, заворожено наблюдая за своей женой. Наконец, кашлянув, он привлек к себе мое внимание, заставив от неожиданности вздрогнуть, а после тихо засмеяться:
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...