Среда кивнула, ее глаза расширились и неестественно блестели.
— Может быть, — начала она и вдруг неожиданно расплакалась. Девушка закрыла лицо ладонями и всхлипывала сквозь них. От рыданий — горьких, отчаянных — ее плечи поднимались и опускались, поднимались и опускались.
Фабиан остолбенел, что сделало его совершенно беспомощным. Никогда раньше, никогда в жизни ему не доводилось сидеть в переполненном ресторане с рыдающей девушкой.
— Ну, мисс Грэшем… Среда, — он ухитрился выйти из оцепенения и с раздражением услышал высокие и испуганные нотки в своем собственном голосе.
— Ну зачем вы так? Конечно же, так не надо. А? Среда? —
— Может быть, — пробормотала она между всхлипываниями, — м-может быть, это и есть ответ.
— Какой ответ? — громко спросил Фабиан, в отчаянной надежде вовлечь ее в какой-нибудь разговор.
— Что… что родилась. Может… может… я не родилась. М-может, м-м-меня сделали!
И тут, как будто до этого у нее была просто разминка, у Среды действительно началась истерика.
Фабиан Балик наконец понял, что ему нужно сделать. Он расплатился, обнял девушку за талию и полувынес ее из ресторана.
Маневр удался. Она начала успокаиваться, едва оказавшись на свежем воздухе. Оперлась о стену здания и уже не плакала, только ее плечи вздрагивали, но все реже и реже. Наконец Среда икнула и, шатаясь, повернулась к нему. Можно было подумать, что ее лицо нарочно терли скипидарной тряпкой художника.
— Из-звините. Мне уж-жасно ж-жаль. Со мной такого уже много лет не было. Но… видите ли, мистер Балик… я много лет не говорила о себе.
— Тут на углу есть отличный бар, — перебил он, почувствовав огромное облегчение. Какое-то время ему казалось, что она будет плакать целый день! — Давайте забежим туда, и я чего-нибудь выпью. А вы можете зайти в дамскую комнату и привести себя в порядок.
Фабиан взял девушку за руку и отвел в бар. Там он забрался на высокий стул и заказал себе двойную порцию бренди.
Вот это приключение! И какая странная, странная особа! Конечно, ему не следовало так на нее давить, особенно в отношении того, к чему она столь болезненно относилась. Впрочем, разве он виноват, что девица так чувствительна?
Фабиан тщательно и всесторонне рассмотрел данный вопрос и решил его в свою пользу. Нет, определенно, он не виноват.
Но какая история! Надо же, подкидыш, аппендикс, эти зубы, волосы на ногтях и языке… И наконец — нет пупка!
Надо все обдумать. Возможно, тогда он и придет к какому-нибудь мнению. Но в одном он был уверен, уверен так же, как в собственных способностях к руководящей работе: Среда Грэшем не солгала ни в одной мелочи. Среда Грэшем просто была не из тех девушек, которые выдумывают о себе разные захватывающие истории.
Когда она снова присоединилась к нему, Фабиан уговорил ее выпить.
— Это поможет вам взять себя в руки.
Она отнекивалась, говорила, что почти не пьет. Однако он настаивал, и Среда сдалась:
— Мне все равно. Закажите вы, мистер Балик. Втайне Фабиану очень нравилось ее послушание. Не делает замечаний, не дерзит, как большинство других… Хотя за что это она могла делать ему замечания?
— Вы все еще слегка не в себе. Когда вернемся, не ходите на свое место, а ступайте прямо к мистеру Осборну и закончите диктовку. Незачем давать девушкам повод для разговоров. Я за вас распишусь.
Она покорно склонила головку и продолжала отхлебывать из маленькой рюмки.
— А что это вы такое сказали в ресторане — я уверен, вы не возражаете, чтобы мы обсудили это сейчас, — насчет того, будто вы не родились, а были сделаны? Странные, согласитесь, слова.
Среда вздохнула:
— Это не моя мысль. Доктора Лорингтона.