Скрип зубной эмали вновь оборвал череду рассуждений. Надо обязательно рассмотреть, что за проклятое насекомое жалит меня. Непременно рассмотреть. Энтомология ещё никогда не была столь важной и необходимой для меня, как сейчас. Важен и отважен… Что-то в этом было. Нет! Есть! Что-то темное шевелилось на задворках памяти, не позволяя себя ухватить. Словно змея в последнее мгновение прятала хвост в собственной норе. Я постарался избавиться от этих мыслей. Змея – паршивая ассоциация. Неизвестно, что вытащишь на свет, вцепившись в ускользающее воспоминание. Мысли, порой, отравляют сильнее пресмыкающихся.
– Потом я бросил пить. Нет, не ради нее. Ради себя.
– Помогло?
– Да, в какой-то мере. Год совершенной трезвости. Не скажу, что он был насыщен событиями. Рутина, работа и опять рутина. В ту, первую трезвую ночь балахон и появился. Точнее впервые я запомнил его.
Я закурил очередную сигарету. Засыпал в кофеварку свежемолотый кофе, не удивляясь тому, откуда что берётся. Я его не молол и ещё секунду назад даже не чувствовал запаха кофейных зёрен. Сейчас же воздух на кухне был пропитан тонкими нотками карамели, словно кофемолка только что прекратила крошить зёрна в порошок. Залил воды.
– Как правило, сны не задерживаются в моей памяти, но в ту ночь я проснулся от его… Как бы это назвать? Он определенно что-то кричал и требовал, только беззвучно. Ощущалась лишь жуть. Злобный, всепоглощающий и бескомпромиссный ужас. В тот раз я не сумел подавить крик.
Выдохнул в потолок клубы табачного дыма. Ох, и влетит же от Вики.
– Фигура в балахоне с тех пор каждый раз что-то требует от меня. Я не знаю, как это объяснить, но меня преследует чувство оправданности этих требований. Будто тот, в балахоне, не только обладает правом, но и силой им воспользоваться.
Какое-то время я еще пытался сформулировать мысль, донести до невидимого собеседника суть своих чувств и переживаний. Пока не осознал окончательно, что совершенно не понимаю смысла нашего разговора. Потому что не способен ответить даже на простой вопрос – кто или что я такое в данный момент? После чего замолчал.
– Я рад, что Вы успокоились.
На этот раз у меня не возникло желания оглядываться. Голос более не ощущался частью меня. Но и частью чего-то, что можно рассмотреть, обернувшись, я его не представлял.
– Вы не мой внутренний голос.
– Нет, но об этом мы поговорим завтра.
Щелкнул замок входных дверей. Раз, другой… Из прихожей донесся шелест целлофана. Я отвернулся, игнорируя, расползающуюся от окна дерматиновую изморозь.
Иногда, я чувствовал, что предаю память о былой любви, которая глубоким шрамом прошлась по моему растерзанному сердцу. Что-то знакомое и даже родное, словно из далекого прошлого, чудилось мне в Вике. И это сводило меня с ума. Я не знал, как иначе, если ни предательством, назвать желание укрыться от холода воспоминаний в жаре чужих объятий. И хочу ли я именно этого. Каждый день сомнения и отсутствие ответов на вопросы сводили меня с ума. Но, кажется, сегодня что-то изменилось. Едва ощутимый холодок пробежался вдоль позвоночника. Возможно, сегодня наступил тот самый день, когда ветер перемен, наконец-то, разнесет в клочья мрак, окутавший мою жизнь, и закрутит меня в водовороте непредсказуемых событий. Надеюсь, Вика не покинет меня и останется той непотопляемой соломинкой, способной удержать потерявший ориентиры разум наплаву. Возможно, итог неизбежен и, несмотря на все мои усилия, я все же пойду ко дну. Но очень хочется верить, что не сейчас и даже не сегодня. Потому что сейчас мы будем готовить ужин, пить вино и разговаривать обо всем, решил я, забирая пакеты с продуктами у соседки.
Глава 4
Утром за окном появился дворник. Оранжевая жилетка поверх черного пуховика и валенки. Руки в толстых рукавицах уверенно орудуют лопатой для уборки снега. Мне кажется, что я слышу, как скрипит полотно фанеры по асфальту. Непрерывные усилия мужчины дают свои результаты. Еще несколько метров и лопата пройдется над надписью: счастье есть.
Голос гармонично проникает в мой мир, сплетаясь с фантомным поскрипыванием фанеры:
– Я хотел бы, услышать от Вас, что-нибудь не связанное с «балахоном».
У моего личного кошмара появилось прозвище. Боюсь, оно слишком далёко от ужаса, который внушает его носитель.
– Я не знаю, кто Вы, но уверен, что нам пора переходить к сути нашего общения. Потому что мне очень неудобно среди ваших вопросов. Я пока не понимаю в чем моя проблема, но время паники уже близко. Расскажите мне о белом дерматине, я в психиатрической лечебнице? Это изолятор? Я буйный?
– Прошу Вас, успокойтесь, пожалуйста. Сегодня Вы получите ответы на все вопросы. Вы не в психиатрической лечебнице и я не психиатр. Но Вы в некотором роде нездоровы… уверяю Вас, я все объясню.
– Что со мной случилось?
– Вы стали жертвой аварии. Вас сбил автомобиль.
– Я ничего не помню об этом.
– Ещё месяц назад Вы вообще мало, что помнили обо всем.
– Насколько серьезно я пострадал?
– Повторюсь, я не психиатр и не знаю, что можно Вам говорить, а что – нет. И как рассказать то, что все-таки можно… Наберитесь терпения, иначе придётся Вас усыпить и, скорее всего, начинать процесс заново!
– Насекомые… Их укусы – это уколы?
– Не совсем. Это интерпретация Вашего мозга… Но суть вы уловили верно. Значит, Вы воспринимали воздействие снотворного, как укус насекомого?
– Да.
Почему-то сейчас я представил юношу в белом халате, скрупулезно записывающего мои слова в крохотный замусоленный блокнот. Мне очень хотелось верить его голосу и надеяться на лучшее, но мысли были столь стремительны, что мне не удавалось ухватиться за них. Остановить и прекратить их безумную скачку хоть на секунду.
– Что ж, давайте начнём с аварии…
Глава 5
За окном танцевал дворник. Он, то раскачивался вокруг черенка воткнутой в сугроб лопаты, словно заправский стриптизёр у пилона. То, обхватив его обеими руками, будто истинный рокер, приплясывал вместе с микрофонной стойкой.
Неподалеку от веселого трудяги рылся в сугробе пёс. Питбультерьер рыжей масти, то и дело, поднимал голову, громко фыркал, чихал и мотал башкой, сбрасывая налипший снег с носа. На показавшемся из-под сугробов темном пятне асфальта ярко светились выведенные флуоресцентной краской начальные буквы: СЧ… Счастье есть. Ещё совсем немного, и пёс отроет похороненную под снегом надпись полностью. Как жаль, что само счастье даже с помощью усердного питомца уже не откопать.
С двадцатого этажа почти не разглядеть, что за рыжее пятно с упорством снегоуборочного комбайна роется в сугробах. Тем более не рассмотреть повадки. Но я знаю об этом, поскольку создал его. И создал именно таким. Как и дворника, и окно, и все, что за окном, а так же все, что перед ним. Нет, все-таки не все. Вика – единственный элемент моего мира, который сотворен не мной. Она порождение усилий талантливого программиста, рискнувшего своей карьерой там, где оказались бессильны именитые психологи и психиатры.
К слову, пока совершенно неясно, оправдан ли этот риск. Таймер все еще отсчитывает секунды до взрыва. Моего взрыва. Потому что я бомба. И все мы сейчас заложники одного единственного террориста – моего мозга.
Девушка сидела на краю дивана, будто примерная школьница в ожидании наказания. Нет, никакой эротики. Просто характерно сложенные на коленях руки, заплаканные глаза, слегка покрасневший носик. Тот самый, которым она так мило умела тыкаться в моё плечо. Совершенно так же, как это делала до нее другая.
Вика – виртуальная информационная копия ангела. Что же ты наделал любитель программных кодов и цифровых связей? Я посмотрел в глаза соседке. Сейчас в имени девушки не хватало ещё одной буквы – П. Печального ангела.
Присел у кровати, аккуратно накрыл ладонями кисти девичьих рук. Тёплые и нежные, совершенно такие, как и должны быть. Теперь я знал, что это мой разум наделяет физическими характеристиками и поведенческими чертами все, что попадает в сферу его влияния. От того и квартира такая знакомая, потому что моя. И девушка такая родная, потому что… Потому что копия всего того, чего на самом деле никогда не существовало. Странная милая копия мечты.